Незнакомец рассмеялся.
— Никак нет. Достаточно, как видите, просто разбираться в принципе работы прибора. — Он вынул платок и, вытирая пальцы, измазанные мелом, взглянул на часы.
— Ого! Я тут заговорился с вами.
— Вы не будете дожидаться Маи Константиновны? — с разочарованием спросил Саша.
— Да нет, уже поздно.
— А как передать ей? — все трое насторожились, приготовившись услышать что-нибудь такое же удивительное, как и все поведение этого человека.
— Передайте ей, что заходил Лобанов. Андрей Николаевич Лобанов.
Андрей Лобанов добивался назначения в лабораторию, имея одну точную цель — разработать прибор для определения мест повреждения в линиях передачи. Если бы ему пришлось ради этого работать рядовым инженером, — он согласился бы, не раздумывая. Ничто не могло остановить его. Препятствия чаще всего подстегивали его решимость. Лишь однажды он заколебался, остановился, поняв, какой дорогой ценой приходится платить ему за свою мечту. Это случилось, когда Андрей должен был поставить в известность о своем решении Григория Афанасьевича Долгинского.
Профессор Долгинский заведывал кафедрой, на которой Андрей учился в аспирантуре, готовился и защищал диссертацию. Профессор хотел оставить Лобанова при кафедре. В последние годы, уже часто и подолгу болея, Григорий Афанасьевич, словно спохватившись, начал готовить Лобанова себе в помощники, готовил настойчиво, не жалея времени и сил. Он относился к нему с придирчивой, дотошной требовательностью и в то же время с нежностью старого человека, видящего в пытливом прищуре зеленых глаз Лобанова свою молодость.
Выслушав Андрея, он долго молчал.
— Что ж, выходит, ошибся я в вас, Андрей Николаевич, — с трудом сказал он, не в силах скрыть горькой растерянности.
Он хотел еще что-то сказать, но вдруг слабо, как-то устало махнул рукой и отвернулся. Для Андрея этот жест знакомой до каждой морщинки руки, был тяжелее пощечины.
Андрей не приводил никаких доводов, объясняя свое намерение. Профессор не хуже его знал, что лаборатория энергосистемы была единственным местом, где имелась база для самых широких исследований в естественных условиях: линии передач на десятки и сотни километров, кабели любых напряжений и марок. Андрей мог бы ответить на любое его возражение. Он мог легко доказать свою правоту, но за растерянным молчанием Григория Афанасьевича скрывалось что-то невыразимое никакими словами и в то же время самое тяжелое. Ведь он был тоже прав в своем горестном разочаровании, переживая невозместимую уже в эти годы потерю…
Хватит ли у него сил да и желания снова искать и готовить себе преемника? Андрей понимал, что старый профессор чувствует себя жестоко обманутым. Покидая родные стены института, Андрей уносил с собою безмолвный, невысказанный упрек человека, которому с юношеских лет он поклонялся с любовью и восхищением. Это был разрыв, и это было, пожалуй, первое серьезное жизненное противоречие…
Андрея не смущало резкое внешнее отличие нового места работы от привычного вида институтских лабораторий. Неказистое помещение, теснота, неудобная конторская мебель, — все это в конце концов была только одежка, по которой встречают. Главное — люди. Браться в одиночку за создание прибора — бессмысленно. Успех зависел прежде всего от коллектива лаборатории, от того, насколько глубоко и всесторонне знали теорию инженеры, от квалификации техников, от опытности лаборантов. До прихода в лабораторию представление о ней сливалось у Андрея с обычным типом институтской лаборатории. Налаженный, натренированный годами в серьезных научных исследованиях организм, способный справиться с любым заданием. С таким коллективом никакие трудности не страшны, лишь бы самому оказаться достойным руководителем. Но встреча с Леней Морозовым и его товарищами, их беспомощный, наивный подход к ремонту осциллографа заставили его насторожиться. Могла ли косная самоуверенность Лени Морозова объясняться свойствами его характера? Не уходила ли она корнями в общие порядки лаборатории? Случай это или система? Если таковы солдаты его будущей армии, то каковы их офицеры?
Он вызывал к себе одного за другим инженеров лаборатории, откровенно и без стеснения проверял их теоретический багаж. Багаж!.. К сожалению, это было довольно точное определение. Многие давно уже сдали его, как ненужный в походе груз. Он покоился на самых задних полках их памяти, ветшая и портясь от бездействия. Все они прекрасно обходились скромным набором практических рецептов, нажитым за последние годы работы в лаборатории.