Шура сразмаху стучит костяшкой по чемодану и говорит: «считайте рыбу».
Поезд идет белыми снежными полями.
И мне снова вспоминается мастер с седой бородкой, дородная украинка, читающая землю, как книгу, вспоминаются белые паруса рыбачьих лодок, пламя в ночном небе, двухтрубный пароход, золотые пожни Украины, блестящие горы каменного угля, стены лесов и деревья, словно играющие в третий лишний, вспомнилась молодая, работящая моя Родина.
Наверное тогда-то и понял старый разметчик, какое великое множество умелых людей появилось на нашей земле, понял, что не беда, а счастье в том, что перестал он быть на своем заводе исключительным человеком.
Сергей Антонов
ФУТБОЛ
Рассказ
У насыпи, возле семафора, Николка, Петя и остроносая девочка Люся, коротая время, играли в чижика…
Петя был самым старшим. Ему было не больше тринадцати лет, но сильная воля уже проглядывала в его узких серых глазах. Ребята его слушались и заметно побаивались. Играл он от скуки, небрежно забрасывая заостренную с двух концов палочку толстыми, успевшими огрубеть от работы пальцами в квадрат, начерченный на земле, бил, почти не глядя, но все у него получалось ловко и точно.
Люся — левша — играла не хуже мальчиков. Когда подходила ее очередь бежать за чижиком и кричать:
кричать непременно до тех пор, пока не добежишь до чижика, она прерывала голос на полпути, но делала это не для того, чтобы отдышаться, а ради любопытства: заметят или нет. Люся умела драться и лазить через забор не хуже мальчишек. Ноги ее были поцарапаны, и на обоих коленях виднелись болячки, похожие на изюмины. Впрочем, она старалась казаться кокеткой: из-под полосатого платка ее высовывалась, как у взрослой, плойка, а на ногах были надеты новые калоши, в которых уже не было никакой нужды.
Николка играл с полной серьезностью и дотошно следил за правилами. Он стоял, настороженно приоткрыв рот, и все время выкрикивал: «Люська, чего ты три шага шагаешь! Петро, гляди, она камушек подкладывает! Ага, промахнулась; второй раз нельзя!»
Немного подальше лохматый парнишка пытался развязать зубами затянутый узлом шнурок своего левого ботинка. Он давно был погружен в это занятие и ни с кем не разговаривал. А еще дальше на откосе насыпи, почти до самой станции, виднелись группы мальчиков и девчат, собравшихся по три, по четыре человека, так же как и Николка, Петя и Люся, — все они первый раз в эту весну вывели на пастьбу коз.
Несколько дней тому назад сошел снег. Маленькие полянки яркой, новорожденной травки, нетронутые еще ни пылью, ни суховеями, блестели на рыжей сырой земле. Козлята с розовыми копытами радостно прыгали вверх и вниз по откосу.
Тяжелые облака, сгрудившись, неподвижно висели над горизонтом, заслоняли солнце, и, хотя до вечера было еще далеко, — над плоской пустой равниной, над извилистой проселочной дорогой, над крышами деревни, над кирпичным зданием стыли серые, туманные сумерки. Все стало расплывчатым и неясным, как в непогоду: возле станции смутно чернело дерево, у горизонта едва виднелась лиловая покатая горушка, за поворотом проселка желтело что-то, похожее на кучи песка.
— Глядите-ка, уже домой пора, а Помидор только еще пасти ведет, — сказала Люся, замахиваясь набивалкой.
К насыпи направлялся толстый коротконогий мальчик лет шести в большой железнодорожной фуражке. Полные щеки его были до того красны, будто он целый день просидел у открытой печки. Мальчик пятился к насыпи и с трудом тянул козу. Коза мотала головой и, приседая, упиралась.
— Уматывай, Помидор, отсюда, — закричала Люся. — Здесь наши, колхозные пасут. Ваша эмтеэс вон там пасет!
— Эта земля не ваша, — пыхтя отвечал Помидор. — Это земля железнодорожная. Вот пойду на станцию, дяде скажу, он вас всех отсюдова…
— Смотри, не уйдешь, как пульну… — и Люся, неумело закинув руку за шею, замахнулась палочкой.
— Попробуй пульни только, попробуй… — торопливо заговорил Помидор и попятился. — Я тебе так пульну, что ты… что ты не захочешь… — и он неожиданно заревел.
— Иди, не бойся, — крикнул ему Петя, — паси, где хочешь. А ты, Люська, его не задевай. Всем травы хватит…