«Жуликом» оказалась запыленная бутылка водки. Степан Лаврентьевич ворчливо проговорил:
— После чаю — и такое дело… Эх, голова ты садовая! Кто же после чаю водку пьет?
Поворчал, поворчал, но… придвинул к себе налитую стопку.
Захар Афанасьевич начал оправдываться:
— Ну совсем забыл про нее. Господи, пыли-то сколько! Один и наперстка не выпью. Обязательно компания нужна. А тут все бабы. Когда дождешься мужскую компанию!
Выпили, блаженно крякнули, и дед Захар сказал:
— Ишь, злая! Так и согревает душу!
И у них начался задушевный разговор.
Тем временем в кузнице шли свои дела. Кузнецов из МТС ждать долго, и женщины решили сами учиться кузнечному делу.
В помощь Семушкиной председатель колхоза назначила доярку Фросю, такую же крепкую, такую же ладную, как Анастасия.
Но кузнечное дело бывшей доярке было не по душе. От дыма покраснели глаза, а от стука и грохота в ушах стоял непрерывный звон. И потом, очень уж крутой характер у Анастасии Семушкиной. Ни за что выругает, столько шуму подымет, будто нивесть что натворила Фрося.
Они поссорились. Фрося отвернулась к потухающим углям и уныло тянула:
— Каторга и каторга, а не работа!
— Ну, ладно, ладно. Перестань сердиться-то, глупая! — утешала ее Анастасия басовитым голосом.
— И не перестану, и отстань ты от меня. Уйду, вот и все! То тебе, не так ударила, то тебе не так дунула. Уйду!
— Успокойся, Фросенька, ведь не со зла. Скоро весна, а нам пахать и боронить не на чем, а у меня ничего не получается. Леший его знает, как его этот самый лемех выделывать? Ты уж не обижайся. Когда я буду ругаться, так ты думай: это она сама себя ругает, а не меня.
— Да-а… Как тут подумаешь, если ты за рукав дергаешь?
— Эх, бабы, бабы! — раздался в дверях мужской голос.
Женщины даже вздрогнули от неожиданности: в дверях стоял Захар Афанасьевич и еще какой-то старик. Оба улыбались. Видимо, стояли тут давно и все видели и слышали.
Анастасия недовольно спросила:
— Чего смеетесь? Бабьих слез не видели? Давай, Фрося, берись за дело, нам на них не глядеть!
Фрося размахнулась кувалдой.
Захар Афанасьевич хотел прислониться к столбу, но просчитался, непослушные ноги понесли его к наковальне, и он чуть не угодил под увесистый удар молота.
— Будто столбик тут был, и нету…
— Столбик! Был бы тебе столбик, кабы попал под кувалду. Вон где столбик!
— Ишь ты, под кувалду! Что я, пьяный что ли? — дед отошел от наковальни на почтительное расстояние и уже издали осведомился: — Куете?
— Пляшем! — сердито ответила Анастасия. — Фроська, чего ты засмотрелась? Сроду пьяных не видывала? Качай!
— Эт-то к-кто пьяный? Я или Степан Лаврентьевич? — заплетающимся языком спросил Захар Афанасьевич.
— Оба хороши.
— Ну, п-пойдем, к-коли так, — упавшим голосом произнес Захар Афанасьевич, обращаясь к своему спутнику.
Степан Лаврентьевич упрямо выставил вперед бородку и уверенно пошел к наковальне.
— Не пойду! Я еще посмотрю, что тут такое творится.
Анастасия угрюмо пробасила:
— Картинок нету. Чего тут смотреть? Если бы смыслил что…
— Смыслил?.. Ишь какая прыткая на слова-то! А ну, бери кувалду. Чего смотришь? Бери! А ты, Захар Афанасьевич, в сторону подайся, еще качнешься — под кувалду угодишь.
Степан Лаврентьевич сразу нашел передник, как будто вчера только повесил его на это место. Он в одну минуту помолодел, цепко и уверенно держался на ногах.
И уже по тому, как взял щипцы, как небрежным с виду, но точным движением мастера перекинул их в своих больших руках, было понятно, что он умеет не только командовать.
— Становись сюда, — указал он щипцами на противоположную от горна сторону наковальни. — Язык кузнечный понимаешь?
— Какой язык? — уже робко спросила Анастасия.
— Обыкновенный. Кузнечный. Стукну вот этим молоточком по железине — ты туда кувалдой ударяй, стукну по наковальне, ты еще раз по тому же месту. Стукну два раза — бросай кувалду, бери вот этот молот, который полегче. Ну, поняла? И не спи у меня, поворачивайся живее. Поняла?
Дед быстрым, неуловимым движением вырвал из рокочущего пламени светящуюся пластину, по-молодому выкрикнул:
— Ну, начали! Р-раз!
И легонько ударил молоточком по светящейся пластине. Вслед за этим ударом по наковальне тяжело ухнул увесистый молот Анастасии. Но не успел он еще взлететь вверх, уже раздался нетерпеливый мелодичный удар маленького молоточка.