— Крутой характер у деда, не плачете?
— Плачем, — призналась Фрося, — плачем, да что поделаешь? Ковать-то ведь все равно надо.
— Надо, надо…
Секретарь райкома сел рядом со старым мастером.
— Ну, как они, ваши подмастерья?
— Подмастерья ничего. Оно, конечно, поругиваю. Да как без этого? Анастасия Ивановна, можно сказать, скоро мастером будет.
— Уже мастером?
— Не сейчас, конечно, а годов этак через пять.
— Ничего себе, обрадовал! Да за такое время инженером можно стать!
Но последних слов Степан Лаврентьевич, видимо, не расслышал, а удивление секретаря понял так, что он не верит в мастерство Анастасии.
— Не верите? А вот посмотрите!
Старик поднялся, широким жестом пригласил секретаря и повел его в глубину кузницы. Там поблескивали сизым блеском семь плугов.
— Это, можно сказать, ее работа.
Анастасия сконфузилась:
— Да ведь это же не я, а вы, Степан Лаврентьевич.
Анатолий Александрович потрогал каждый плуг, потом начал медленно считать, как будто впервые разучивал счет:
— Семь!.. А откуда же семь? Раньше было шесть.
— А седьмой из старья собрали, лом был всякий.
— Вон что! И не отличишь. А это чьи в стороне стоят?
— А это от наших соседей, с которыми соревнуемся. Три штуки отремонтировали.
— Вот это спасибо, вот это хорошо!
Секретарь наклонился, рассматривая плуги, и вдруг быстро и решительно поднялся.
— Вот что. Вы, Анастасия Ивановна и Фрося, останетесь здесь, а мы пойдем, потолкуем. Попрошу вас, Степан Лаврентьевич, со мной.
И он ушел с дедом.
Долго сидели женщины. Уже и отдыхать надоело. Похрустывая пальцами, поднялась Фрося:
— Что же мы сидим-то, Ивановна?
— И верно, хоть зубья начнем ковать. Ворчит наш дед из-за этих борон.
Задышали меха, из горна полетели искры.
Когда на чурбаке сидел Степан Лаврентьевич и сварливо поругивал начинающих кузнецов, все казалось понятным. А вот как остались одни, — и щипцы и маленький молоточек перестали слушаться Анастасию. И Фрося все время ударяла не туда. Зуб получился длинный, уродливый, и возились с этим зубом больше часу, устали обе. А деда Степана все не было. Анастасия не выдержала:
— Побудь-ка одна, Фрося. Сбегаю, узнаю.
Прибежала она в правленье и видит: Степан Лаврентьевич сидит на лавке, рядом с ним — узелок, все его имущество, с которым он когда-то остановился в деревне. Анатолий Александрович пальцами барабанит по коленке и выжидающе смотрит на Александру Григорьевну. Заметив Семушкину, секретарь спросил:
— Скажи, Ивановна, прямо: можете вы с Фросей вдвоем в кузнице справиться?
Она замялась:
— Я что? Я ничего не знаю… Мастер пусть скажет.
Старик с минуту теребил тощую бороденку.
— Оно, конечно, туговато будет. Но справятся.
Анастасия Ивановна покраснела, ее смутила похвала.
— А зачем вы берете от нас Степана Лаврентьевича? — спросила она.
— А мы его инструктором кузнечного ремесла сделаем. По району будет ездить. — Лицо секретаря светилось радостью. — Теперь мы живем! Соберет Степан Лаврентьевич подходящих людей и привезет в ваш колхоз на выучку.
Поднялся.
— Ну, ладно. Не обижайтесь, не ворчите. Теперь с вашей помощью, Александра Григорьевна, мы хорошее дело начнем. А через неделю вернем вам Лаврентьевича.
Мужчины пошли к дверям. И только тут Григорьевна спохватилась: а что же будет есть в дороге старый мастер? Побежала.
— Куда ты? Куда?
— Подождите, сейчас вернусь!
И скоро вернулась, держа в руках аккуратный узелок.
— Это в дорогу тебе, Степан Лаврентьевич. Ватрушки.
Растрогали Степана Лаврентьевича ватрушки. Это было случайное совпадение: не знала Григорьевна, что, провожая в дорогу Степана Лаврентьевича, покойная жена клала в его котомку такие же ватрушки. У Степана Лаврентьевича глаза стали влажными.
— Да не надо бы… Ну, спасибо. Скоро, стало быть, вернусь.
— Будем ждать!
Анатолий Александрович рассмеялся:
— Эх, председатель, будто на век расстаетесь. Жди гостей, да не бойся: они со своим хлебом приедут.
Кошовка сорвалась с места. За нею поднялось снежное облако, и скоро она скрылась за поворотом.
А женщины еще долго стояли, держа ладони козырьком над глазами, и глядели вдаль, глядели так, как глядят, когда провожают самого близкого, родного человека.
— Уехал наш мастер, — вздохнула Анастасия Семушкина. — Ой, как Фрося расстроится!
— Уехал… — и задумчиво и гордо сказала Григорьевна. — Уехал с почетом.