10
— Ну что, Эд, опять рванешь в Москву? — ухмыляется Поль.
— Ну куда он от Харькова денется, мсье Бигуди?! — подхватывает тему Генка. Генка очень не хочет, чтобы Эд уезжал. Генке станет скучнее. И он не верит, что Эд уедет.
— Мы твердо решили покинуть вас в сентябре, друзья, — подтверждает Анна. — Я уезжаю первая, Эд приедет дней через десять. Проводим Цилю Яковлевну в Киев, сдадим жильцам квартиру, и до свиданья, Харьков!
— И вернетесь через две недели! — смеется Генка. — Эд уже съездил в Москву в апреле. Не выдержал, свалил в родные пенаты!
— А Бахушка наш там сидит. Закрепился. Молодец, Бахушка. Он не был создан для Харькова. Правильно свалил. С этой украинской пидармерией… — «Мсье Бигуди» кивает в сторону посетителей харчевни. — Как я их ненавижу, этот мерд! — шипит он и сжимает тяжелые, в рыжеватых волосках кулаки. — Я тоже свалю на хуй в Московию, вот Зайчик родит, и свалю.
— И ты вернешься, Поль. Чего вам всем не сидится в Харькове. — Генка не любит разговоры об отъезде. Очень не любит.
Сам он, может быть, и уехал бы в Москву, но здесь, в Харькове, с папой — директором ресторана ему жить куда удобнее. Кто он будет в Москве? Еще один москвич. В Харькове Генка — сын Сергея Сергеевича Гончаренко. Даже в мелочах ему здесь удобнее. Вчера, например, как всегда, им нужны были деньги, друзья сидели у Генки дома. Недолго думая, Генка вынул из холодильника несколько банок крабов, пару банок икры и бросил банки в портфель. Приехав на Сумскую, они вошли в парикмахерскую, ту, что возле кафе «Пингвин», и в пять минут продали дефицитные банки. И отправились в ресторан «Люкс» есть шашлыки. В Москве у Генки не будет такого холодильника, сколько бы денег папа ни высылал любимому сыну.
Генка уехать в Москву не может. Поэтому Генка не хочет, чтобы Эд уезжал. Чтобы Анна уезжала. Генка хочет, чтобы была компания. К Эду и Анне он может зайти всегда, в любое время дня и ночи, проходя мимо. Если от окна Анны провести вертикальную линию вниз, то опустится эта линия прямехонько на ступени, ведущие в винный подвальчик, притаившийся под асфальтом площади Тевелева. Летом, в жару, винный запах поднимается вертикально вверх и проникает в комнату-трамвай, раздражая ноздри юного поэта. Когда Генка приходит выпить в подвальчик, он, если ему скучно, может посвистеть Эду, и через несколько минут собутыльник уже стоит с ним рядом, опираясь плечом о разрисованную русскими цветами стену. В городе с миллионным населением непонятно каким образом до сих пор удерживаются патриархальные нравы, присущие скорее крошечному сонному городку. Удобно жить Генке в Харькове. Потому он не любит разговоров об отъезде.
— Весной Эд вернулся из Москвы в Харьков из-за меня! — гордо заявляет Анна, вызывающе поглядев на ребят. Носик ее покраснел и загорелое лицо тоже. — Правда, Эд?
— Правда. — Эд чувствует себя виноватым и потому воздерживается от обычной пикировки.
Нормально, желая позлить Анну Моисеевну, он сказал бы: «Нет, ничего подобного…» — Анна сказала бы: «Ну и сволочь ты, молодой негодяй!» И началась бы перепалка. Верно и то, что да, без Анны ему таки было непривычно одиноко в Москве. Он привык к Анне Моисеевне, все-таки они уже живут вместе скоро будет три года! Анна — его баба, подруга, собутыльник. Как говорит Мотрич, «Анна — человек хороший!». И Эд согласен с ним. Сумасшедшая, конечно. Но Эдуард Савенко сам побывал в сумасшедшем доме. Пытался покончить с собой. Перерезал вены над книгой Стендаля «Красное и черное». Книга с кровавыми подтеками стоит среди других книг в книжном шкафу его родителей. Открыта она была на той странице, где пылкий Жюльен Сорель крадется в спальню к мадам де Реналь?
Однако не только к Анне вернулся Эд в Харьков. Трудно ему пришлось в Москве. Негде было жить. Спал он у подруги Анны, бывшей харьковчанки Аллы Воробьевской, вышедшей замуж за Сеню Письмана, москвича. Сеня, разумеется, не был в большом восторге от присутствия харьковского юноши в доме. Да и кто был бы? Короче говоря, первый десант не удался. Эд вернулся.