— Искусство для искусства, наука для науки! — сказал с усмешкой Белогрудов. — Действительно, вы устарели, Кирилл Федорович. Старая песня!
— Это не песня, — спокойно возразил Красносельцев, — это требование жизни, той жизни, о которой вы так печетесь. Жизнь нуждается в мастерах своего дела, а можно ли стать настоящим мастером, если будешь разбрасываться и на то и на другое?
— Великие теоретики — я имею в виду истинно великих, — они всегда были и великими инженерами, — сказал Белогрудов. — Леонардо да Винчи, Архимед, Галилей… Они «разбрасывались» и на науку, и на производство, и на практику. Все зависит от вместительности мозга.
— Я бы просил хозяйку, — не меняя тона, заговорил Красносельцев, — оградить своих гостей от извозчичьего остроумия.
— Товарищи, товарищи! — воскликнула Серафима Антоновна. — Что же это такое? Александр Львович! Кирилл Федорович! Я в отчаянии.
Павел Петрович заметил, что молодая жена Румянцева, Людмила Васильевна, перешла из-за стола на диван и сидит там, обмахиваясь пестрым веером. Он тоже за спинами спорящих скользнул к дивану.
— Правда, здесь прохладней? — сказала приветливо Людмила Васильевна. — Я так не люблю эти вечные споры, так не люблю ходить в пьяные компании, но у Гриши, прямо на мою беду, принцип: без меня никуда. Видите, здесь, кроме хозяйки, из женщин — одна я. Это уж Серафимы Антоновны принцип. Она женщин не любит. Своим принципом она поступилась только ради Гришиного принципа, иначе бы Гриша не пришел.
— Скажите, — спросил Павел Петрович, внимательно выслушав это, — а кто такой Красносельцев?
— Ваш сотрудник, — засмеялась Людмила Васильевна. — Как же вы не знаете свои кадры, товарищ директор? Он заведует металлографической лабораторией. Не знаю, как за пределами института, но в институте он знаменитый.
Павел Петрович с досадой припомнил, что только сегодня разговаривал со своим заместителем о Красносельцеве; говорили о том, что Красносельцев израсходовал на свои темы средств в прошлом году в полтора раза больше, чем планировалось; сделал это он за счет других тем, — а отчета нет и по сей день.
К Павлу Петровичу с Людмилой Васильевной подошел и сел в кресло Белогрудов. Он тяжело отдувался.
— Совершенно немыслимый человек, — заговорил он. — Один он прав. Остальные… так… мелочь. Он и трезвый невыносим, а уж если выпьет рюмку для контенанса…
Павел Петрович достал карандаш из кармана и на пачке папирос «Беломор-канал», которую вертел в руках, записал: «Контенанс».
— Что вы там пишете? — спросил Белогрудов.
— Так, машинально, — ответил Павел Петрович. — Вы, конечно, насчет мозга-то сказали грубовато, — добавил он. — Товарищ Красносельцев вправе был обидеться.
— А!.. — Белогрудов махнул рукой. — На меня все в обиде, мною всегда недовольны. Я к этому привык. Кстати… — Он собрал лоб гармошкой, и в глазах у него стало весело. — Вам, кстати, неизвестна моя теория о доминанте? Нет? Ну тогда минутку внимания. У каждого человека существует его доминанта, то есть то главное, чем определяется все течение его жизни. У одних, например, доминирует удача. Что бы такой человек ни делал, что бы ни затевал, ему всегда везет. У других доминирует неудача. Успехи или неуспехи могут быть у одних в работе, у других в любви и так далее. Она, эта доминанта, существует независимо от желания или нежелания человека. Это, так сказать, теория, закон. Как же этой теорией воспользоваться на практике? Надо прежде всего определить, выяснить доминанту, а затем никогда о ней не забывать, вот и все, — и жить вам станет значительно легче, проще, свободней. Например, если вы установили, что ваша доминанта — всегда и во всем удача, вы спокойно можете приходить к железнодорожной кассе за пять минут до отхода поезда — билет вам будет наверняка. Вы можете, не готовясь, идти делать доклад, и доклад ваш будет признан отличным. Ничего не поделаешь, доминанта! Поскольку вы знаете о ее существовании, то у вас и характер складывается своеобразно: вы становитесь уверенным, спокойным, всемогущим, вы — оптимист. А вот что получается, когда наоборот, когда доминанта ваша — неудача. Вы приходите к железнодорожной кассе с утра, а билета вам все равно не хватает, последний билет берет человек, стоящий перед вами. Доклад, сколько бы вы к нему ни готовились, все равно, как напишут в газетах, не удовлетворит собравшихся. Вы поедете на юг и, чтобы начать отдых еще в дороге, купите архидорогой билет в международный вагон первой категории, и там, в вашем купе, непременно окажется молодая кормящая мамаша, которая будет вас просить то подать бутылочку с молочком, то подержать ночной горшочек.