Все намечавшиеся реформы казались ему неясными и сомнительными. Он не оказывал им сопротивления, но и не спешил их осуществлять. С Мухаммед Сервар-ханом легко и приятно было иметь дело, но сам он, будучи забавным эпикурейцем, большинство вопросов передавал на разрешение мунши — секретаря, ведавшего внешними сношениями.
Мунши, пожилой человек, с крашеной бородой и желтым пергаментным лицом, в черном строгом халате, великий знаток арабского и персидского языков, больше всего заботился о том, чтобы в переговорах с чужеземцами соблюдались все классические правила, принятые с давних времен при газнийском дворе. Одно из главнейших правил заключалось в том, чтобы в бесконечном потоке витиеватых любезностей утопить любой вопрос, если его возбуждала другая сторона.
К наместнику и его секретарю я еще вернусь, но в эти первые дни моей задачей являлось получение достаточно обширного помещения для генерального консульства.
После того как мы выпили с мунши не менее десяти чашек зеленого чая и окончательно убедились, что наши родственники находятся в добром здравии, я попытался заговорить о деле. Но каждый раз, когда уже казалось, что мы добрались до сути, мунши с необыкновенной легкостью переходил к описанию красот окружающей природы или начинал восхвалять непревзойденное совершенство персидской поэзии.
Так мы высидели часа три. Лицо секретаря по внешним сношениям порозовело, а на лбу появились капли пота, но сила его красноречия была неисчерпаемой. Откланявшись, я уехал.
На другое утро я застал наместника Мухаммед Сервар-хана в саду, сидящим в тени большого тутового дерева и пробующим дыни, лежавшие на огромном серебряном подносе. Михмандар с величайшей почтительностью вырезал из каждой кусочек и передавал на блюдечке его высочеству.
Увидев меня, Мухаммед Сервар-хан рассмеялся радостным смешком, показав все ямочки на пухлом лице и великолепно сделанную искусственную челюсть, и, усадив рядом с собой, принялся угощать дынями.
— Как здоровье? Нравится ли другу здешний воздух и питьевая вода, как он себя чувствует?..
Вопросы сыпались один за другим, и переводчик едва успевал их переводить.
— Вот об этом-то я и приехал поговорить. Дело в том, что мое здоровье требует жизни за городом. Вчера, катаясь верхом, я заметил, что в стороне от Кандагарской дороги имеется пустой загородный дворец «Баги-Шахи» с прекрасным парком. Если бы его высочество нашло возможным сдать его в аренду, определив за это соответствующую плату, это явилось бы свидетельством истинно дружеского к нам расположения.
В те годы я по своему возрасту годился Мухаммед Сервару во внуки и здоровье мое не внушало никаких опасений.
Мухаммед Сервар перестал прожевывать дыню, пристально посмотрел на меня и замолчал. Потом глаза его сузились, он откинул голову и начал смеяться. Он смеялся до слез, хлопая себя по бедрам и повторяя:
— Бесиар хуп, бесиар хуп…[10]
Потом положил руку на мое плечо.
— Для друга я на все готов… — и хлопнул в ладоши.
Мгновенно, как из-под земли, появился мунши. Мухаммед Сервар отдал ему короткое приказание.
На следующий день мы переехали в «Баги-Шахи».
На территории большого и удобного дворца «Баги-Шахи», помимо основного здания, находились еще маленькие домики, помещения для обслуги, караульных команд, кухни, чайханы, конюшни, бани, склады.
Из Кабула приехал назначенный секретарем генерального консульства Лев Вениаминович Никулин, из Ташкента и Москвы — комбат Петров 2-й (бывший полковник генерального штаба Петров 1-й прибыл ранее), назначенный комендантом; А. Гузовский (после Великой Отечественной войны — советский генеральный консул в Париже); Ю. Очаковский, Аванес Баратов, брат ранее прибывшего Аркадия Баратова (впоследствии оба — полковники Советской Армии), А. Юлусов, И. Нежельский, несколько опытных драгоманов. Доктор Д. Горовиц приехал из полпредства с большим запасом медикаментов и полным оборудованием амбулатории.
Наконец, из Ташкента приехал официальный представитель Внешторга.
Внутреннюю охрану несли красноармейцы, присланные из Кушки, и часть матросов из отряда, сопровождавшего полпреда. Наружную охрану составляли афганские солдаты под командой риссальдара Худабаш-хана.
Условия службы были трудные — непривычный климат, полная изоляция от внешнего мира. Связь с Кушкой и Кабулом поддерживалась только дипкурьерами, которые подбирались из хороших кавалеристов и сопровождались вооруженной охраной.