На это кивнули все, даже архиепископ.
— Быть посему. Бросить его к гадам.
Змеиная яма представляла собой древний каменный резервуар, сохранившийся с римских времен; над ним спешно воздвигли хилую крышу, защиту от дождя. Монахи из Минстера — монастыря Святого Петра, что в Эофорвике, — пеклись о своих питомцах, блескучих гадах. По их многочисленным вотчинам в Нортумбрии все лето гулял приказ: ищите ядовитых тварей, выслеживайте в вересковых пустошах, где они греются на солнышке; несите сюда. Солидная скидка по ренте, солидная скидка по десятине за футовую змею, а за полуторафутовую — еще больше, и несоизмеримо щедрее — за старых гадов, уже обзаведшихся внуками. Недели не проходило без того, чтобы custos viperarum — хранитель змей — не получал корчащегося мешка, за содержимым которого любовно ухаживали, кормили лягушками и мышами, а также другими змеями, дабы росли. «Дракону не стать драконом, пока не отведает сородича, — говаривал братьям змеевод. — То же, небось, и к нашим гадюкам относится».
Сейчас мирская братия расставляла по стенам каменного двора факелы, пламя которых разгоняло вечерние сумерки; вносила мешки с теплым песком и соломой для ямы, чтобы расшевелить и разозлить змей. И вот прибыл кастос, довольно улыбающийся и сопровождаемый артелью послушников, которые гордо — но и с опаской — несли шипящие жуткие кожаные мешки. Кастос брал их поочередно, показывал толпе, уже устроившей давку вокруг низкой стены резервуара, и медленно вываливал извивающихся обитателей в яму. Всякий раз он перемещался на пару шагов, чтобы змеи распределялись равномерно. Покончив с делом, кастос отступил на край прохода для знатных лиц, который оцепили крепкие ребята из личной охраны короля.
Наконец появились король, советники с телохранителями и в самой гуще — пленник. У воинов Севера существовало присловье: мужчина не должен хромать, пока ноги равной длины. Рагнар не хромал, и все же ему было трудно держаться прямо. Катред обошелся с ним сурово.
Дойдя до ямы, сильные мира отпрянули, и пленник увидел, что его ждет. Он оскалил сломанные зубы; запястья были стянуты за спиной, и дюжие стражи держали его за руки. Рагнар оставался в странном мохнатом одеянии из просмоленной козлиной шкуры, которому и был обязан прозвищем. К нему протолкнулся архидиакон Эркенберт.
— Это змеиная яма, — сообщил он.
— Орм-гарт, — поправил его Рагнар.
Духовное лицо перешло на простой английский, которым изъяснялось купечество:
— Имей в виду, у тебя есть выбор. Если станешь христианином, будешь жить. Рабом, конечно. Тогда никакого орм-гарта. Но ты должен принять христианство.
Викинг презрительно скривил рот. Он ответил на том же торговом языке:
— Вы жрецы. Знаю я вас. Говорите, я буду жить. Рабом, говорите. Как — не говорите, но я знаю. Ни глаз, ни языка. Жилы на ногах перерезаны, не ходить.
Он произнес нараспев:
— Я сражался тридцать зим, я всегда разил мечом. Четыреста мужей убил, тысячу женщин взял силой, много сжег монастырей, много приплода продал. Море слез пролилось из-за меня, я же сам никогда не лил слез. Вот я пришел к орм-гарту, как Гуннар, рожденный богом. Твори свое зло, пусть сверкающий гад ужалит меня в сердце. Я не попрошу милости. Я всегда разил мечом!
— Давайте живее! — рыкнул сзади Элла.
Стражи начали подталкивать пленника.
— Стойте! — вмешался Эркенберт. — Сперва свяжите ему ноги.
Рагнар не сопротивлялся; его туго связали, подтащили к краю, поставили на стену и — оглянувшись на толпу, которая напирала, но безмолвствовала, — столкнули. Он пролетел несколько футов и грузно приземлился в самый змеиный клубок. Гады сразу зашипели, набросились.
Человек в мохнатой куртке и кожаных штанах расхохотался.
— Да им не прокусить, — раздался разочарованный голос. — Одежда слишком толстая.
— Могут укусить в лицо или руку, — возразил змеевод, обидевшись за своих питомцев.
Одна здоровенная гадюка и впрямь находилась в считаных дюймах от лица Рагнара, и они смотрели друг другу в глаза, и раздвоенный змеиный язык чуть не касался человеческого подбородка. Затянулась пауза.
Затем пленник вдруг раскрыл рот и резко двинул головой. Забились кольца, брызнула кровь; змея лишилась башки. Викинг снова зашелся смехом. И начал медленно перекатываться, помогая себе связанными руками и ногами.