С тех пор как стал Автократором, Маниакис и дюжины раз не использовал грозное императорское “мы”. А теперь ему пришлось дважды пустить его в ход за какие-то несколько дней. Но лучше уж выразить свой гнев таким способом, ведь иначе оставался лишь один путь: вызвать стражников и приказать им бросить Парс-мания в подземную тюрьму, находившуюся под правительственным зданием на Срединной улице.
Вызывающе вздернув подбородок, Парсманий молча вышел. Не прошло и двух минут, как в дверь легонько постучал Регорий.
– Твой брат и мой кузен только что покинул резиденцию, – заметил он. – Причем с таким видом, будто он недоволен всем на свете.
– Мой брат и твой кузен будет иметь куда больше причин для недовольства, если осмелится в ближайшее время хоть ногой ступить на порог резиденции! – ответил Маниакис, не успевший еще остыть от вспышки гнева.
– Поскольку все это затрагивает не только тебя, – сказал Регорий, – то разреши дать совет: найди подходящего человека с хорошо работающими мозгами и посади его на мое место.
– Ты и так на своем месте! – Маниакис раздраженно топнул ногой. Что-то последнее время я часто топаю, подумал он. Эдак недолго выбить пару-другую изразцов из мозаичного пола. Камеас, конечно, расстроится. Зато хотя бы одно дело будет доведено до конца. Топнув для верности еще дважды, он продолжил:
– Когда собственный брат бросает мне прямо в лицо обвинение в кровосмешении…
– Я бы не стал так расстраиваться по этому поводу, о величайший, двоюродный брат мой и мой зять! – Вывалив без единой запинки на голову Маниакиса эту неуклюжую груду титулов, Регорий ухмыльнулся:
– Извини, но я плохо представляю себе Парсмания во главе банды бунтовщиков, вышедших на охоту за твоей головой.
– Я тоже. Причина моего огорчения совсем в другом. – Маниакис потрепал Регория по плечу. – Вот если бы бунтовщиков попытался возглавить ты…
– Тогда они покатывались бы со смеху всю оставшуюся жизнь, – ответил Регорий. – У меня не много талантов. Один из них – веселить людей. И все же я бы мог попытаться, знаешь ли.
– Как, и ты туда же? – Маниакис затравленно посмотрел на кузена. – Если так, то мы с Лицией не сможем… У нас просто не получится…
– Я мог бы попытаться подогреть недовольство толпы, это верно, – сказал Регорий. – Но только прежде, чем решить, как вести себя дальше, я пошел и поговорил с сестрой. Не знаю, по какой именно причине, но больше всего на свете она хочет быть твоей женой. А я привык с почтением относиться к ее уму и здравому смыслу. Надеюсь, ты тоже будешь к ним прислушиваться.
– Так я делал раньше, так намерен поступать и впредь, – ответил Маниакис. – Если бы я не прислушивался к ее мнению, дела сейчас обстояли бы совсем иначе.
– Могу себе представить. – Регорий на секунду задумался. – Нет. Уж лучше так. – Он задумчиво кивнул.
Автократор тоже задумчиво кивнул. А что ему еще оставалось?
Маниакис ожидал надвигавшегося очередного Праздника Зимы примерно с тем же воодушевлением, с каким небольшой, не защищенный крепостными стенами городок где-нибудь в западных провинциях мог бы ожидать приближения армий Абиварда. Но не в его силах было заставить время застыть, а уклониться от посещения Амфитеатра означало открыто признать свою слабость. А потому, когда настал день праздника, они с Лицией вышли на площадь Ладоней и двинулись по направлению к гигантской каменной чаше. Туда, где им обоим, без всякого сомнения, предстояло подвергнуться безжалостному осмеянию.
Завидев Автократора и его новую жену, кое-кто демонстративно отворачивался, но большинство горожан просто небрежно кивали им, Словно равным, как полагалось на Празднике Зимы. Взявшись за руки, император с императрицей перепрыгнули через один из костров с ритуальным криком:
– Гори оно огнем, наше горе-злосчастье!
Амфитеатр встретил их шумом, топотом, свистом. Маниакис притворился, будто ничего не слышит, лишь сильнее сжал руку Лиции. Та, в свою очередь, вцепилась в руку мужа, словно в последнюю опору: у нее еще не выработалась привычка не обращать внимания на оскорбительное поведение толпы.
Старший Маниакис и Симватий с Регорием тепло приветствовали Лицию, когда она, следуя за мужем, поднялась на отведенное им место. Цикаст, выглядевший поистине великолепно в своей сверкающей золоченой кольчуге, также рассыпался в приветствиях. Даже Парсманий попытался вежливо кивнуть, но не слишком преуспел в своем начинании. Заметив это, старший Маниакис сердито нахмурился, после чего Парсманий предпринял еще одну попытку напустить на себя самый дружелюбный вид. С тем же успехом он мог бы подсластить бочку уксуса ложкой меда.