Маниакис надеялся, что Этзилию эта картина тоже пришлась бы по душе. Но тут Автократор нахмурился. Ведь каган так и не вернулся из леска, в который столь поспешно удалился. По какому бы зову природы он туда ни последовал, ему давным-давно пора вернуться. Либо Этзилию действительно стало плохо, либо…
Рядом постоянно находились несколько курьеров. Повернувшись к ним, Маниакис сказал:
– Немедленно скачите к нашей коннице. Предупредите, чтобы были наготове. – Курьеры не спеша поднялись. Но обостренный слух Маниакиса уже различил сквозь шум дружеского пиршества отдаленную дробь копыт. – Нет, – на ходу переменил он свое решение, – велите им немедленно мчаться сюда. А теперь бегите к своим лошадям, и да поможет вам Фос, ибо кубраты сделают все, чтобы остановить вас.
– Что-то не так, величайший? – спросил Камеас, увидев, как курьеры, сбивая с ног попадавшихся на пути номадов, пробиваются к лошадям. И почти сразу услышал стремительно приближающийся топот конских копыт. Желтое лицо постельничего мгновенно сделалось мертвенно-бледным.
– Прячься! – велел ему Маниакис. – Если сможешь, найди укрытие, где тебя будет трудно обнаружить. Желаю удачи, достопочтеннейший Камеас!
Сказав эти несколько слов, Маниакис уже не имел никакой возможности беспокоиться о постельничем. Он вскочил на ноги, осыпая проклятиями ненужную церемонию, на которой сам настоял, из-за чего и оказался здесь в осыпанной золотом и драгоценными каменьями императорской тоге, а не в добротной боевой кольчуге. Даже меч – Господи! – даже его меч был церемониальным оружием, малопригодным к настоящей схватке!
Но вот примчался караульный отряд, который несся так, будто сам Скотос хватал за копыта взмыленных лошадей. За воинами гнался, конечно же, не бог тьмы, а кое-что едва ли не хуже – орда кубратов, неистово вращавших в воздухе своими сверкающими кривыми ятаганами.
Увидев мелькающие лезвия, Маниакис на миг даже почувствовал облегчение – номады не решились сразу осыпать лагерь дождем своих смертоносных стрел, ведь их люди еще не успели разбежаться в стороны от костров. Он заботливо холил и лелеял это минутное облегчение, подозревая, что пройдет еще долгое время, прежде чем хоть что-нибудь вновь доставит ему радость. Если, конечно, такое время вообще наступит.
– К оружию, воины Видессии! – во все горло вскричал он. – Нас предали! – Он выхватил свой игрушечный клинок и с наслаждением рубанул по одному из высокопоставленных сановников Кубрата, сидевшему всего в нескольких футах от него. Но даже кожа куртки кочевника оказалась достаточной защитой от тупого лезвия.
Мгновение – и мирный пир превратился в ад Кромешный. Видессийцы и кубраты, всего минуту назад непринужденно толковавшие друг с другом, обнажили мечи и начали кровавую сечу. Некоторые видессийцы бросились к лошадям, чтобы обеспечить себе хоть какую-то защиту от обрушившихся на них со всех сторон варваров; другие, тоже не потерявшие присутствия духа, помчались к коновязям, где рядами стояли кони варваров, истошно вопя и рубя привязи и путы. Из тех кубратов, что участвовали в пиру, мало кому удалось отыскать своего конька и оседлать его.
Маниакису удавалось разглядеть лишь отдельные моменты схватки. Номад, которого он хотел зарубить, вскочил на ноги и обнажил свой кривой меч, в отличие от меча Маниакиса, ничем не напоминавший игрушку. Автократор даже не пытался парировать смертоносный удар своей золоченой зубочисткой. Вместо этого он молниеносно схватил громадный серебряный кубок и одним махом выплеснул его содержимое прямо в оскаленное лицо кубрата. Тот взвыл, словно бык, к плечу которого только что приложили раскаленное клеймо, и принялся незряче шарить руками по лицу. Но в этот момент Маниакис изо всей силы опустил ему на голову тяжеленный кубок. Что-то отвратительно хрустнуло. Маниакис отшвырнул бесполезный церемониальный меч и завладел тяжелым ятаганом номада. По крайней мере, теперь у него в руках был клинок, которым можно сражаться.
Это оказалось весьма кстати. Кубраты уже окружили его людей. Он рубанул ближайшего всадника, развалив его почти до пояса, затем быстро отскочил в сторону, чудом избежав конских копыт. Маниакис больше не пытался схватиться с кем-либо из кочевников; он рубил направо и налево, стремясь нанести как можно больше ран лошадям. Его меч разил и разил. Степные лошадки отчаянно ржали от неожиданности и боли и вставали на дыбы, мешая всадникам вплотную заняться Автократором.
Отчаянно сражаясь за свою жизнь, Маниакис не переставал удивляться, какую-такую чушь Багдасар показал ему в волшебном зеркале. Неужели ему удастся выбраться из этой кровавой каши и вновь оказаться рядом со столицей империи? Увертываясь от мелькающих мечей, ныряя под копья, нанося удары, он твердо знал, что всякая прожитая им секунда – подарок судьбы.