Достаточным злом было уже то, что к заржавевшей машине комиций прибегали при выборах и при издании законов. Но когда этим народным массам, сначала в комициях, а затем фактически и на простых сходках (contiones), позволили вмешиваться в дела управления и вырвали из рук сената орудие, служившее защитой от такого вмешательства; когда этому так называемому народу позволили декретировать раздачу в его пользу за счет казны земель и инвентаря; когда всякий, кому его положение и личное влияние среди пролетариата доставляли хотя бы на несколько часов власть на улицах, мог налагать на свои проекты легальный штемпель суверенной народной воли, — это было не началом народной свободы, а ее концом. Рим пришел не к демократии, а к монархии. Вот почему в предыдущий период Катон и его единомышленники никогда не выносили подобных вопросов на обсуждение народа, а обсуждали их только в сенате (I, 783). Вот почему современники Гракха, люди из кружка Сципиона Эмилиана, видели в аграрном законе Фламиния от 522 г. [232 г.], явившемся первым шагом на этом пути, начало упадка величия Рима. Вот почему они допустили гибель инициатора реформы и полагали, что его трагическая участь послужит как бы преградой для подобных попыток в будущем. А между тем они со всей энергией поддерживали и использовали проведенный им закон о раздаче государственных земель. Так печально обстояли дела в Риме, что даже честные патриоты были вынуждены отвратительно лицемерить. Они не препятствовали гибели преступника и вместе с тем присваивали себе плоды его преступления. Поэтому противники Гракха в известном смысле были правы, обвиняя его в стремлении к царской власти. Эта идея, вероятно, была чужда Гракху, но это является для него скорее новым обвинением, чем оправданием. Ибо владычество аристократии было столь пагубно, что гражданин, которому удалось бы свергнуть сенат и стать на его место, пожалуй, принес бы государству больше пользы, чем вреда.
Но Тиберий Гракх не был способен на такую отважную игру. Это был человек в общем довольно даровитый, патриот, консерватор, полный благих намерений, но не сознававший, что он делает. Он обращался к черни в наивной уверенности, что обращается к народу, и протягивал руку к короне, сам того не сознавая, пока неумолимая логика событий не увлекла его на путь демагогии и тирании: он учредил комиссию из членов своей семьи, простер руку на государственную казну, под давлением необходимости и отчаяния добивался все новых «реформ», окружил себя стражей из уличного сброда, причем дело дошло до уличных боев; таким образом шаг за шагом, все яснее и яснее становилось и ему самому и другим, что он не более как достойный сожаления узурпатор. В конце концов демоны революции, которых он сам призвал, овладели неумелым заклинателем и растерзали его. Позорное побоище, в котором он кончил свою жизнь, выносит приговор и над самим собой и над той аристократической шайкой, от которой оно исходило. Но ореол мученика, которым эта насильственная смерть увенчала имя Тиберия Гракха, в данном случае, как обычно, оказался незаслуженным. Лучшие из его современников судили о нем иначе. Когда Сципион Эмилиан узнал о катастрофе, он произнес стих из Гомера: «Пусть погибнет так всякий, кто совершит такие дела». Когда младший брат Тиберия обнаружил намерение идти по тому же пути, его собственная мать писала ему: «Неужели в нашем семействе не будет конца безрассудствам? Где же будет предел этому? Разве мы не достаточно опозорили себя, вызвав в государстве смуту и расстройство?». Так говорила не встревоженная мать, а дочь покорителя Карфагена, которая испытала еще большее несчастье, чем гибель своих сыновей.
ГЛАВА III
РЕВОЛЮЦИЯ И ГАЙ ГРАКХ.
Тиберий Гракх погиб, но дело его — раздача земель и революция — пережило своего творца. В борьбе против разложившегося земледельческого пролетариата сенат мог отважиться на убийство, но он не мог использовать это убийство для отмены аграрного закона Семпрония. Безумный взрыв партийной ненависти скорее укрепил, чем поколебал силу нового закона. Та часть аристократии, которая сочувствовала реформе и открыто одобряла раздачу земель, во главе с Квинтом Метеллом (623) [131 г.], избранным в это время на должность цензора, и Публием Сцеволой, объединилась с приверженцами Сципиона Эмилиана, которые во всяком случае не были противниками реформы, и получила таким образом большинство даже в сенате; постановление сената категорически предписывало комиссии по разделу земель приступить к своей работе. Согласно закону Семпрония члены этой комиссии должны были избираться ежегодно народом и, вероятно, так и было. Но по самому характеру задач коллегии совершенно естественно, что выбирались постоянно одни и те же лица, и новые выборы происходили в сущности только в случае смерти кого-либо из членов коллегии. Так, вместо Тиберия Гракха в комиссию был избран тесть его брата Гая, Публий Красс Муциан. Когда же последний был убит в 624 г. [130 г.], а Аппий Клавдий умер, раздачей земель стали руководить вместе с молодым Гаем Гракхом два наиболее активных вождя партии реформ — Марк Фульвий Флакк и Гай Папирий Карбон. Уже одни эти имена могут служить ручательством, что дело отобрания и раздачи занятых государственных земель велось усердно и энергично, и, действительно, нет недостатка в доказательствах этого. Уже консул на 622 г. [132 г.] Публий Попилий, — тот самый, который руководил судебной расправой над сторонниками Гракха, — называет себя на одном публичном памятнике «первым, кто очистил государственные земли от пастухов и заселил их землепашцами». Да и вообще есть ряд указаний, что раздача земель производилась по всей Италии и что всюду количество крестьянских хозяйств в существующих общинах увеличилось, ибо целью закона Семпрония было улучшение положения крестьянства не путем учреждения новых общин, а путем укрепления существующих. О размерах и о глубоком влиянии проведенного передела земель свидетельствуют также многочисленные нововведения в римском землемерном искусстве, относящиеся ко времени гракховского аграрного закона. Так, например, правильная установка межевых камней, устраняющая возможность ошибок, была, по-видимому, впервые введена гракховскими межевыми учреждениями по случаю раздела земли. Но яснее всего говорят о значении реформы данные цензовых списков. Цифры, опубликованные в 623 г. [131 г.], причем перепись произведена была, надо думать, в начале 622 г. [132 г.], показывают только 319 000 граждан, способных носить оружие. Но спустя 6 лет (629 г.) [125 г.] эта цифра не только не снизилась, как это имело место во все предыдущие годы, а, наоборот, еще поднялась и достигла 395 000 человек, т. е. прирост составлял 76 000 человек. Это увеличение, — несомненно, результат того, что сделано было для римского гражданства комиссией по раздаче земель. Сомнительно, чтобы раздел государственных земель вызвал среди италиков увеличение числа участков в такой же мере, как среди полноправных римских граждан. Во всяком случае, комиссия достигла больших и благодетельных результатов. Правда, дело не обходилось без многократных нарушений правомерных интересов частных лиц и их законных прав. Комиссия состояла из решительнейших сторонников реформы и, будучи судьей в собственном деле, действовала беспощадно и даже бесцеремонно. Публичные объявления комиссии приглашали явиться всех, могущих дать сведения о размерах государственных земель. Комиссия неумолимо обращалась к старым земельным спискам и не только отбирала государственные земли, независимо от давности их оккупации, но нередко конфисковала и действительную частную собственность, если собственник не мог представить достаточных доказательств своих прав. Однако, как ни жаловались на действия комиссии, и по большей части основательно жаловались, сенат не мешал ей делать свое дело. Ясно было, что раз взялись за раздел государственных земель, справиться с этим можно было только такими энергичными мерами.