Было далеко за полночь, когда она наткнулась на настоящее сокровище. На свитке, датированном Годом Дракона, она прочла:
«Восьмой месяц, двадцать пятый день.
Боги вручили мне в руки Муратомо. После того как все головы падут, останется только Домей. Согамори будет моим оружием против Домея…»
Она развернула свиток с нетерпением, её глаза пробежали сверху вниз по колонкам букв, написанных аккуратным и довольно неразборчивым почерком Хоригавы. Дневник, подголовная книга, как и её, но более выразительная по стилю, был написан на языке Страны Восходящего Солнца, который, без сомнения, Хоригава находил более простым для выражения своих частных мыслей.
Она покопалась в свитках, разыскивая те, которые выглядели свежими. Наконец она нашла тот, который, должно быть, был написан последним. Это началось более пяти лет назад со злорадства Хоригавы по поводу опрометчивого сближения Юкио с двором, получения им старинного чина командира дворцовой стражи и гнева Хидейори, когда Хоригава доложил ему об этом. С печалью Танико проследила падение Юкио и успех усилий Хоригавы в разжигании вражды между братьями. Хоригава писал о побеге Юкио из столицы, его кораблекрушении и исчезновении и его последующем появлении в Осю. Начало описания событий Года Крысы вызвало у Танико затруднённое дыхание:
«Одиннадцатый месяц, четырнадцатый день.
Посетил по приглашению сегуна его дворец. Он приказал мне ехать в землю Осю и заставить Фудзивару-но Ерубуцу разрешить монгольскому военачальнику Аргуну перейти его границы и убить Юкио вместе с оставшимися соратниками. «Прикажи Аргуну, чтобы Юкио и все, кто с ним, были убиты на месте, а их головы посланы сюда для опознания», – велел он. Я спросил его: «Не будет ли проще арестовать Юкио и доставить его сюда, в Камакуру, для допроса, чтобы каждый мог убедиться в справедливости вашей воли по отношению к нему?» Он отверг мой довод. «Много тех, кто сочувствует Юкио и чьи чувства восстанут против меня из-за публичного его обезглавливания. Пусть он умрет в тени, в отдаленной части страны, и вскоре будет забыт». Так будет покончено с единственным воином, который был бы способен остановить монголов…»
Танико вглядывалась в свиток при мерцающем свете лампы. Хидейори говорил, что его приказом Аргуну было – арестовать Юкио. Но у Хоригавы не было причин лгать в дневнике, предназначенном только для его глаз. Следующая запись была сделана здесь, в Хэйан Кё, и посвящена дню во Втором месяце, после которого Юкио и Дзебу были уже мертвы. Танико зарыдала, читая подробности последней встречи Хоригавы с Юкио и Дзебу на горном склоне в Осю:
«…Правда, что хоть Аргун и провел много лет в нашей стране, он не понимает чувства самурая к своему императору. Как только Аргун предложил Юкио сместить императора, он потерял его, за что я ему благодарен. Величайшим наслаждением моей жизни было видеть неудовлетворённую ярость монаха Дзебу на его лице, когда он пытался прорваться ко мне с голыми руками, а Аргун и Торлук его остановили. Если и был кто-либо в мире, чьей смерти я бы желал больше, чем собственной жизни, так это отвратительный зиндзя. На моём пути в столицу гонец принёс мне известие о его смерти. Он пал, продырявленный бесчисленным множеством монгольских стрел, прямо в ущелье, перед укреплением Юкио. Люди из Осю забрали его голову, как и голову Юкио, и послали их в Камакуру. Наконец-то избавились!»
Танико откинулась назад, закрыв глаза, дрожа, её захлестывали волны гнева и горя. Она думала, что ненавидит Хидейори за убийство ребенка Шисуми. Все было значительно хуже! Она поняла теперь, что обманывала себя в том, кем считала Хидейори. Стремясь к безопасности Саметомо и к власти для себя, она слепо связала себя с Хидейори и верила тому, что тот говорил ей. Танико страшно злилась на себя теперь. Она разрыдалась и упала на пол, стуча по нему кулаками. Служанка, смущённая, с полусонными глазами, разбуженная плачем Танико, заглянула в опочивальню. Танико закричала на нее, чтобы та вышла. Лежа так в мучениях, она ясно поняла, что был только один способ выпутаться из ловушки, в которую она попалась. Она должна прямо в лицо Хидейори сказать все, что ей стало известно. Будет невыносимо играть в неведение, стараясь сохранить их супружество.