– В ответ на наше гостеприимство эта госпожа согласилась развлечь нас, – сказал Хидейори, любуясь собой. – Знатные господа бакуфу, я представляю вам госпожу Шисуми!
Двери в одном конце зала отодвинулись назад, и изящная фигура появилась в галерее, ведущей из женской половины замка Хидейори. Как только Танико увидела Шисуми, ее сердце сжалось. Любовница Юкио была красивой женщиной с огромными черными глазами и красными губами. Ее длинные волосы были распущены, черные локоны закрывали маленькую грудь. Она держалась очень прямо в своем стелющемся одеянии из чистого белого шелка, с белым поясом. «Она значительно более мила, чем я была в её годы», – подумала Танико восхищённо. Она слышала, что любовница Юкио беременна и ей казалось слишком жестоким подвергать женщину в такое время тяжёлому испытанию. Делая маленькие шаги, Шисуми, опустив глаза, вошла в открытое пространство в центре зала.
– Почему на тебе траурные одежды? – потребовал ответа Хидейори. – Я же велел надеть тебе лучшее платье!
– Пожалуйста, простите меня, мой господин! – ответила Шисуми. – Это моё лучшее платье! – она говорила спокойно и почтительно, но голос ее был сильным, и было странно, что он мог исходить изтакого хрупкого тела.
Шесть музыкантов в придворных одеждах с барабанами, колокольчиками, деревянными духовыми инструментами и лютнями соскользнули с галереи и расположились у возвышения. Шисуми вопросительно глядела на Хидейори, и он резко кивнул головой. Она поклонилась музыкантам, вынула веер слоновой кости из своего рукава и раскрыла его. Хидейори откинулся назад с улыбкой, его руки покоились на коленях. То, что он заставляет любовницу Юкио развлекать его и его гостей, делало его триумф окончательным.
Первые ноты, извлеченные музыкантами, были медленными, торжественными и гулкими, как звон монастырского колокола. Танико сразу же поняла, что Шисуми выбрала белые одежды не случайно. Её танец был траурным, так же как и её белое одеяние. Её размеренные шаги, то, как она раскачивала свое тело, подобно бамбуку на ветру, волнообразные движения ее рук и свисающий веер говорили о том, что все проходит, счастье сменяется несчастьем, и что, в конце концов, каждый из нас одинок. Это было не то, что хотели бы видеть сегодня вечером эти вожди самураев, но нужно отдать должное Шисуми как танцовщице, которая сумела изменить настроение собравшихся. Все молчали, глаза каждого были прикованы к плывущей белой фигуре в центре зала. На глазах многих покрытых шрамами воинов с юга стояли слезы. Женщина в белом была цветком черешни, который сдуло ветром и который опускался на землю. Белое напоминало всем смотрящим о том, что это цвет Муратомо. «Однажды, – шептал танец, – даже победное знамя Белого Дракона должно пасть». Музыка закончилась так же медленно, звонкими нотами, как и началась. Когда Шисуми закончила, она грациозно опустилась на пол. Не было ни усилий, ни аплодисментов, только вздох, что пронесся по залу, как ветер из осенних листьев. «Слишком великая жертва», – подумала Танико.
Хидейори один был недоволен. Он, зло ворча, покусывал усы.
– Танец не подходит для этого случая! – прогремел он.
– Тем не менее он был великолепен, – сказал тихо Шима Риуичи.
Уважение и любовь Танико к своему дяде возросли. Он действительно стал храбрее после тех дней, когда он трепетал перед Согамори в Хэйан Кё. Хидейори бросил на него разъярённый взгляд, затем обернулся к Шисуми:
– Спой что-нибудь для нас! Что-нибудь более весёлое!
– Я буду петь о любви, мой господин.
– Продолжай! – Хидейори едва улыбнулся. Шисуми поклонилась музыкантам и запела голосом, который был печальным и сильным. Её красные губы как бы посылали поцелуи кому-то, кого не было здесь, когда она произносила слова песни:
«Восхитительно, – подумала Танико. – Какая смелость у этой молодой женщины! Хидейори попытался использовать её, чтобы отпраздновать победу над Юкио, а она, улучив момент, объявляет, что всё ещё любит Юкио и носит траур по нему…»