Юкио по-прежнему был убежден, что отступление являлось трюком. Лю предполагал, что на подходе была освободительная армия китайцев, а быть может, эту армию монголов вызвали, чтобы отразить контратаку китайцев где-нибудь в другом районе боевых действий, Дзебу считал, что только какое-либо требование законов самих монголов могло заставить их уйти от верной победы.
- Только что-то очень для них важное могло вызвать это, - сказал он.
Осаждающие разместили заслон из тяжелой кавалерии на другом берегу Рун ху, недалеко от загона, в котором на голой земле сидели тысячи пленных, выживших во время боевых действий. "Пленные, - подумал Дзебу, - видимо, радуются тому, что все еще живы и скоро смогут вернуться домой".
Пронзительный голос отдал команду стоявшим наготове всадникам. Они выстроились в длинную линию и шагом начали объезжать загон. Еще один приказ, и они осыпали пленных градом стрел. Дзебу мгновенно закрыл глаза и сжал кулаки, когда крики и мольба о пощаде стали резать ему уши. Китайские солдаты на стене выкрикивали проклятья в адрес врага и молитвы умирающим. Они пытались стрелять в монголов, но их стрелы не достигали неприятеля. Убийство такого количества невинных людей вызывало у Дзебу такую же боль, какую могла бы вызвать зазубренная стрела, пронзившая его собственную грудь.
Снова и снова монголы объезжали загон для рабов, посылая стрелы туда, где сохранялось малейшее движение.
- Они устроили бы эту бойню в любом случае, - сказал Юкио.
Дзебу заметил, что Лю повернулся спиной к происходящему и по его бледным щекам текли слезы.
- Я не знаю, что хуже, - прошептал он, - видеть отрубленную голову собственного сына или избиение моих беспомощных людей.
Теперь монголы слезли с лошадей и строем шли по загону. Они обнажили свои сабли и осматривали тела, обезглавливая или закалывая тех, кто еще оставался в живых. Вспомогательные отряды следовали за ними, вытаскивая из трупов стрелы.
Юкио тоже отвернулся.
- В этом не было никакой надобности. Совсем никакой, - хрипло произнес он. - Правду говорят, что монголы нелюди.
"Если они действительно такие, - подумал Дзебу, - то кто же я? Они мои соотечественники, но я получил совсем другое воспитание. Я скорее умру, чем сделаю то, что делают сейчас они. Отвратительно убивать бедных крестьян, но как они могут сотнями казнить женщин и детей?"
Чингисхан, повелитель Аргуна, приказал казнить всех из рода Дзамуги, и Аргун пытался убить Дзебу, когда тот был еще ребенком. Для человека, пускавшего стрелу в ребенка, вцепившегося в юбку матери, происходящее сейчас не могло казаться отвратительным. Юкио, лицо которого было багровым от ярости сказал:
- У нас тоже есть пленные. Давай покажем, что мы можем быть такими же беспощадными, как и эти монголы. - За время осады пленили более сотни монголов и почти триста воинов из вспомогательных войск.
- Нет, - отказался Дзебу, - я не стану срамить себя убийством тех, кто не может сражаться со мной.
- Монголы всегда убивают пленных, - сказал Лю. - Быть может, если оставим своих пленных в живых, даже возвратим их врагу, то тем самым покажем им, что есть другой путь. Наш учитель Конфуций говорил: "Не делай другим то, что ты не хочешь, чтобы другие сделали с тобой". Если сегодня мы не станем убивать монголов, возможно, они сохранят жизнь китайцам завтра.
- В своей стране мы всегда казним захваченных в плен воинов, - сказал Юкио, - Оставлять в живых людей, которые смогут завтра напасть на тебя, глупо.
- Несколько сотен монголов и других людей, которых мы захватили, не представляют для нас большой опасности, - возразил Дзебу. - Я лично передам их Аргуну.
- Прошу меня простить, Дзебу-сан, - сказал Юкио, - но, по-моему, ты совсем сошел с ума.
- Я пойду как посол. Жизнь посла для них священна.
- Слишком большое искушение для Аргуна, - сказал Лю.
- Он посвятил годы жизни и отправлялся в дальние и опасные путешествия, пытаясь убить меня. Его верность законам будет гарантией моей безопасности.
Юкио смотрел на Дзебу широко раскрытыми глазами.
- Я могу запретить тебе передавать этих людей Аргуну. Могу приказать казнить их.
Дзебу кивнул:
- Да, господин Юкио, можешь.
Юкио отвернулся.
- Давай. Можешь делать любую глупость.
Когда Дзебу вошел в лагерь монголов, он смог обратиться к одному из офицеров на языке варваров, представившись послом из Гуайлиня и требуя встречи с Аргуном Багадуром. Его языковая практика с пленными хорошо послужила ему.
Гурхан сидел верхом на широкогрудой серой степной лошади, уперев в бедро руку в перчатке. Его глаза были цвета облачного зимнего дня.
- Посол, да? Так издеваясь над законами моего народа, ты гнуснее больной собаки.
- Я и не думал издеваться, гурхан, - сказал Дзебу, спокойно глядя на него. Реакция Аргуна не удивила его. "Он, должно быть, ненавидит меня так же сильно, как я его", - подумал он.
- Итак, ты выучил еще несколько слов из языка своего отца, - сказал Аргун, иронически улыбаясь. - Быть может, ты хочешь стать одним из нас? К сожалению, подчинившись нашим законам, ты умрешь немедленно. - Его лицо потемнело. - Если ты действительна являешься послом, как заявляешь, подойди ко мне подобающим образом. Слезай с коня. Лицом в землю.
Дзебу замешкался. Но Аргун имел право требовать почтения к себе со стороны посла. И не говорилось ли в "Наставлении зиндзя": "Какую бы роль ты ни играл, проявляй свое внутреннее совершенство, исполняя ее надлежащим образом". Дзебу слез с лошади. Сырая земля от тысяч копыт превратилась в коричневую жижу, В такой позе он стал ждать.
Наконец Аргун раздраженно произнес:
- Вставай, от тебя мне нужно не это.
Дзебу поднялся, вытирая со лба грязь тыльной стороной ладони.
- Ты не удовольствуешься меньшим, чем моя смерть, гурхан?
- Меньшим не удовольствуется дух Чингисхана. Сегодня я не могу отобрать у тебя жизнь, но когда-нибудь это произойдет. Почему ты пришел сюда?
- Во-первых, чтобы предложить, так как вы, видимо, уходите, договор вечного мира между монголами и городом Гуайлинем.
- Это глупость. Мы заключаем мир только с теми, кто сдался. Что еще?
- Еще, чтобы вернуть тебе людей, которых мы взяли в плен. Мы не считаем необходимым убивать беспомощных пленных.