Это была борьба и слияние, ненависть и любовь, поединок и секс, тьма и свет, жизнь и смерть — все сталкивалось в них обоих, рвалось из них, билось, металось, взрывалось и мучилось.
И через головокружение, жар и дрожь Рей вдруг ощутила это — баланс. Два могучих мечущихся потока силы наконец примирились, слились, преобразились и преобразили их обоих. Тела как будто больше не было, оно растворялось, наполнялось тем, чего не могло вместить, и она чувствовала за себя и за Бена — нечеловеческую мощь, стремительно нарастающую в них. Могущество. Бессмертие. Непобедимость. Равные друг другу, равные во всем, идеальные, созданные друг для друга. Богиня и бог. Вот кем они были — той силой, что держит мир, что повелевает жизнью и смертью, что направляет потоки вселенной. Божеством, сейчас единым в двух ипостасях. Двумя половинами великого целого. Диадой.
И тогда, оторвавшись друг от друга, они развернулись — к тому, кто этого не ожидал.
Новым, изменившимся зрением Рей видела, как с пальцев Палпатина сорвались молнии и обрушились на них. Ей не было страшно. Она знала, что будет. Молнии отскочили и отрикошетили в чудовище с белыми глазами.
–Ты! — завопил Палпатин, дергаясь, словно его разрывало в разные стороны, — Ты не сможешь! Я заберу твое тело! Я заберу Скайоукера! Экзегол мой! Мой! Я сам — Экзегол!
Они с Беном переглягулись. Этот самозванец? Экзегол? Они вдруг оба рассмеялись, и смех этот казался оглушительным, он словно множился, отражаясь от невидимых стен.
— Экзегол сам тебя уничтожит. Смотри!
Тело Палпатина потонуло в неистовом потоке бьющих из него молний, которые словно вылетали из него и возвращались в него же. Еще, еще, еще, он пытался швырять их, направлять, но они его не слушались, они ему не принадлежали. Ослепительные потоки постепенно слабели, тускнели, иссякали, а потом совсем погасли. Он дернулся в последний раз и вдруг… начал рассыпаться. Черные крупицы пепла разлетались и таяли, исчезали на глазах, пока вся фигура не истлела и не обратилась в пустоту.
Свет лился откуда-то, и, тяжело дыша, Рей осмотрелась. Над ней было… небо? Корни растений? Вода? Так или иначе — им… туда. Пора. Она едва бросила взгляд вниз — на распавшееся на куски тело под золотым балахоном. Создание Палпатина прекратило существование вместе со своим хозяином.
Свет, озарявший это место, тоже таял. Как таяли и ее силы, и силы Бена. Рей чувствовала — Экзегол закрывается. Божественная мощь уходит вместе с ним, вытекает из них. И тьма начинает давить и сминать их, потому что человеческое тело не может ей противостоять. Они становились пустыми и легкими — два человечка, хрупких, бессильных, не способных вынести то, что было с ними…
Она посмотрела на Бена.
Пора. Им пора… Он крепко взял ее за руку, и все окончательно погрузилось во тьму.
Что-то коснулось ее щеки — чьи-то теплые пальцы. Она знала, что это не Бен, знала, потому что…
— Мама? — прошептала она. — Папа? Не уходите! Останьтесь…
Но еще она знала, что они не могут. Может быть, это было просто воспоминание. А может быть, они действительно на какое-то время вернулись. Она столько всего хотела им сказать. Но не могла. А может, это было и не нужно. Они же и так все знали…
Ее как будто подхватили на руки. Приняли в объятия. Ее и Бена. Рей прижалась щекой к чьей-то ладони и погрузилась в забытье.
***Бен не помнил, когда последний раз чувствовал себя таким… слабым. Таким разбитым. Тело стало пустым и бессильным, так что невозможно было шевельнуться.
Слава богу, Рей была тут, лежала, прижавшись к нему. Где они? Он с трудом разлепил глаза. Над ним были ветви деревьев, сквозь которые просвечивало хмурое осеннее небо.
— Рей?
— Ммм?
— Ты в порядке?
— Мммм… Да. Только шевельнуться не могу… А ты?
— Не знаю, — честно ответил он.
Все произошедшее казалось сном. Галлюцинацией. Горячечным бредом. Мысли путались, наскакивали друг на друга. Да, его мутация активировалась. Он помнил, как его накрыла дикая, неконтролируемая ярость, точно так же, как это было тогда, во время драки с Люком, а потом все исчезло. Он очнулся, только когда понял, что… целует Рей. Не просто целует — с ними обоими происходило что-то невероятное. Это удивительное чувство поистине божественного могущества, баланса, единения друг с другом и с Экзеголом как будто… его исцелило. Он не превратился в чудовище, каким стал его дед. Как будто Рей уравновесила его, как будто, необъяснимым образом забрав из него часть тьмы, сделала его… богом? Он чуть было не фыркнул про себя, он не верил в такие вещи, но все же… Они же и правда вдвоем уничтожили Палпатина. Они победили. Они побывали в мире между мирами? Он не знал, привиделись ли ему в последний момент дед и бабушка, или действительно пришли помочь? Действительно как будто подхватили на руки и вынесли их в мир живых? Может быть… Там, на Экзеголе, все было возможным.
А сейчас он снова был собой — просто Беном Соло, который очень-очень устал. Мда… Было бы хорошо, если бы их с Рей божественные сверхспособности остались с ними подольше. Потому что встать никак не получалось… Он вздохнул. И тут же вскинулся в ужасе.
Силансьёз! Пожар в монастыре! Черт! Черт!
Перекатившись на бок, он с трудом поднялся — сначала на четвереньки. Колени дрожали и подгибались. Бен схватился за камень. Кажется, тот самый, у которого они потеряли сознание прошлой ночью! Ну что ж, по крайней мере понятно, как выйти к монастырю. Бен протянул руку Рей, надеясь, что хватит сил помочь ей подняться.
— Мы куда-то торопимся? — пробормотрала она, зевая. — Я бы, знаешь… полежала еще.
— Там пожар, Рей. И Силаньёз… Если они бросят лошадей…
— Черт! — Рей тоже перевернулась на бок, встала на колени, потом кое-как поднялась во весь рост и тут же покачнулась, ткнувшись лицом ему в плечо. Бен быстро прижал ее к себе, поцеловал в макушку. — Я же планировала ускакать на ней в закат… С мессиром! Или хотя бы посмотреть, как мессир выплывает на лошади из моря… Пойдем! Так. Стоп. Не пойдем. Мешок! Где мешок?
Мешок с документами и диском, слава богу, лежал тут, рядом. Бен поднял его с земли — казалось, тот весил тонну. Словно кто-то изменил земную гравитацию, потому что его собственное тело, по ощущениям, весило еще на две тонны больше. Он с трудом передвигал ноги, как будто шел сквозь толщу воды. И дорога была бесконечной, а время бежало стремительно, неумолимо. Вот он моргнул, как будто прошли часы. Дни!
…Они брели по лесу, пошатываясь, хватаясь за ветки, едва не падая, кое-как пытаясь поддерживать друг друга. Ноги скользили по камням, постоянно цеплялись за какие-то корни, ветки, поваленные стволы. Дыхания не хватало. Быстрее, надо идти быстрее!
Бен запретил себе думать о том, что будет, если он опоздает, но ужасная мысль все равно возвращалась. Что этому месту нужна была жертва. Что он не может сохранить все. Что это, может быть, кара за то, что он делал в проклятом монастыре...
Над лесом поднимался густой столб дыма. Быстрее! Быстрее! Черт… Ноги не слушались. Он снова споткнулся и упал. Кое-как встал, ругаясь сквозь зубы, отчаянно ненавидя свое бессилие.
— Мы успеем, Бен. Все будет хорошо, вот увидишь. Все будет хорошо…
Наконец они вышли на опушку и замерли. Отсюда хорошо было видно, что монастырь пылал. Пламя ревело, рвалось к небу. Словно тут разверзся ад.
— Нет, — прошептал Бен. — Нет…
— Да будешь ты идти или нет? — неожиданно раздалось неподалеку. — Вот же ты скотина неблагодарная. Ты не тварь божья. Ты просто тварь!
— Митака?! — воскликнули Бен и Рей одновременно.
Ответом им было радостное лошадиное ржание. Бен, шатаясь, из последних сил кое-как продрался через кусты. Силансьёз вырвала повод из руки Митаки и бросилась к хозяину.
— Девочка моя, — прошептал Бен, обнимая ее за шею, — ты жива…
— Эй, — заплетающимся языком пролепетал Митака, который, судя по всему, опять был нетрезв, — это монастырская собственность!.. Рене? Ренеее, брат мой, ты жив! Я думал, ты сгорел там, вместе с ними! А ты жив…
Он тоже обнял Рей.