— И?
— Что “и”?
— Как он к тебе попал? Что он делает? Зачем ты мне его отдала тогда, в самом начале?
— В смысле — делает? Что делает медальон? Украшает… Кстати! Что источник у нас тут целебный, вы знаете, да? Для тела и для души. Я-то вижу, что вас это все пока не отпускает. Тени прошлого иногда мучают, так?
Бен опустил глаза, и Рей погладила его по руке.
— Прогуляетесь, подышите свежим воздухом. После этого вашего Парижа…
— Маз, мы неделю жили в бабушкином доме! Он на берегу!
Коттедж бабушки Падме был… Нет, не шикарным. Не сногсшибательно красивым. Но что-то в нем было такое, что заставило Рей влюбиться в него без памяти. Большой заросший яблоневый сад? Или вид из гостиной: поросшие высокой травой дюны, песчаный пляж, серебристый блеск холодного моря…
Она как раз выглянула из окна — по пляжу Бен вел в поводу свою злобную черную тварь. Точнее, нежную чувствительную лошадку, которая с таким трудом перенесла долгую дорогу… Аж от самого Парижа! Так перенервничала, бедняжка! Так утомилась! Рей закатила глаза. Да на Силаньсёз пахать можно было! Бену, вопрочем, она этого говорить не стала. Опять мессир начнет стебаться, что послушник ревнует к лошади.
Нет, лучше не смотреть на это все лишний раз. Она вернулась к машине, достала из багажника пакеты с провизией и пошла на кухню. Тут было… Так уютно. Так тихо. Да, Бен был прав, ей нужен отпуск. И именно здесь, в Нормандии. Она убрала еду, открыла бутылку вина, плеснула немного в стакан и села на широкий подоконник. Как же хорошо…
Рей посмотрела на свой рюкзак. Надо бы поработать немного, переделать заключение проекта диссертации. И может, быть чуть подправить введение. И еще пару мест… Все должно быть идеально, если она хотела иметь хоть какой-то шанс получить контракт в докторантуре и продолжить свои исследования сект. Да, она обещала Бену, что в отпуске ни-ни, но… Пока он нянчится с адской черной тварью… Тут ее взгляд вернулся к окну.
Бен стянул с себя футболку, оставшись в одних джинсах, и побежал наперегонки с лошадью к морю. Рей прижалась лбом к стеклу, с замиранием сердца понимая, что ее фантазия — еще одна — воплощается в реальность…
… Он сразу понял, что Рей дуется на него из-за Силансьез. Она сидела в гостиной со своим ноутбуком, обложившись книгами и бумагами, и сосредоточенно стучала по клавишам, делая вид, что вообще не обращает внимания на появление сэра Лося (между прочим, в одних джинсах, без рубашки и с мокрыми волосами!). Вся такая серьезная, прямо почти уже PhD, бесстрастная женщина, посвятившая себя исключительно науке!
Бен улыбнулся про себя, молча отправившись к себе в кабинет. К вечеру ее непременно прорвет, и она устроит горячую сцену, которая, конечно, закончится в спальне — эта необъяснимая ревность к лошади его даже немного забавляла, а кипящий праведным гневом и возмущением брат Пятачок бывал особенно неистов в постели… Впрочем, ему не хотелось сильно ее дразнить и он, выждав время, думал уже прийти к ней первым: отобрать у нее ноутбук, усадить ее к себе на колени и, шепча на ухо про хорошую девочку и умницу, сделать… кое-что, что она очень любила. Он знал, как ей нравится, когда он играет в коварного соблазнителя и дерзкого хулигана, который отвлекает девочку-отличницу от серьезных занятий, забирается рукой ей под юбку и ласкает так, что она постепенно теряет всякий контроль…
Однако Рей его опередила. Он как раз затачивал карандаши, когда в дверь кабинета решительно постучали.
— Войдите! — подыграл Бен, скрыв улыбку.
Он ожидал всякого, но… не появления Рей с распущенными волосами и в шелковом халате. А когда она вышла на середину комнаты и одним движением скинула свое одеяние, оставшись полностью обнаженной, Бен понял, что сидит и смотрит на нее, изумленно приоткрыв рот.
— Ну? — осведомилась она. — Ты меня нарисуешь, как этих твоих… французских девушек?
— К… кого? — только и смог выдавить он.
— Ты “Титаник” не смотрел, что ли? — Рей подошла к кушетке. — Как мне лечь?
Он с восхищением наблюдал, как решительно, уверенно и при этом грациозно она двигается, как сияют ее глаза, как горят румянцем щеки, — в ней было столько естественной красоты, столько жизненной силы, столько страсти. Его невозможная, обожаемая и единственная Рей. Драгоценная и любимая…
— Погоди-ка, — вдруг сказал Бен. — Кое-чего не хватает. Редкого бриллианта у меня, конечно, нет, но…
Бабушкина шкатулка с драгоценностями стояла в ее старой спальне. И он уже предвкушал, что сейчас будет.
— Шшшш! — Маз махнула салфеткой, отгоняя прилетевшую на сидр осу. — Все бы перечить, а. И вот еще что. Если вам вместе хорошо, то это не из-за “всякой кельтской чертовщины”. — Она сделала жест руками, изображая кавычки. — Диада — не гарантия счастья. Так что… вам тоже придется работать над отношениями и все такое прочее. И ссоры будут, и кризисы. Все как у нормальных людей. Так что давайте, бегом к источнику. Искупаться в нем — хорошая примета. Счастье на семь лет!
Они, переглянувшись и скорчив друг другу физиономии — ну да, еще Маз им тут будет рассказывать всякую наставительную нудятину про “работу над отношениями”, — встали. Впрочем, хитрая старуха вполне могла специально начать эту тему, чтобы они больше не задавали вопросов.
— Дверь я закрывать не буду. Вечером придете — кальвадоса налью. По рецепту брата Дофельда, он еще в старом аббатстве его нашел.
— Спасибо, Маз.
— Всегда пожалуйста.
Лес больше не казался зловещим. Воздух упоительно пах смолистым сосновым духом, под ногами похрустывали иголки. Бабочки безмятежно порхали над высокой травой в прогалинах, солнце играло на листве орешника. Рей то и дело наклонялась, собирая небольшой букетик лесных цветов, — Бен не знал их названий, но выглядели они мило, — а потом вдруг торжественно объявила, что даже нашла землянику. И принесла ему в горсти собранные ягоды и бесцеремонно велела съесть.
Ни следа страха, отчаяния, гнетущего предчувствия беды… Потому, что проклятого монастыря больше не было? Потому, что местные мистические создания теперь считали их своими? Потому что он выпил слишком много сидра?
Да, в лесу было хорошо. Запахи, звуки… Все было каким-то… Родным? Как будто радостно отзывалось на их присутствие.
Бен шел уверенно, он отлично помнил дорогу. Деревья наконец расступились, открывая источник, — клубы пара над водой, как живые, поднимались, изменялись, принимали причудливые формы.
— Как ты думаешь, это произошло на самом деле? — вдруг спросил он.
— Ты про что?
— Ну, когда мы тут бродили тем утром? И видели его… Помнишь? И то, что там происходило?
— О да! Насчет реальности… Не знаю. Но я бы хотела, чтобы это стало реальностью. И не закончилось на самом интересном месте!
— Желание прекрасной дамы, — сказал Бен, легко подхватив ее на руки, — закон для благородного сэра Лося…
— Ты собираешься… проверить? — хихикнула Рей. — Прямо тут?
— А почему бы и нет?
— А что если к нам придет рогатый… хранитель и…
— Оштрафует за секс в публичном месте?
— В священном, я попрошу! И в качестве исправительных работ назначит еще один поход в лабиринт к чудовищу!
— Да хоть бы и да! Я, например, готов… — Бен поставил ее на землю. — Только сначала надо раздеться! Явимся ему во всей красе! А вообще… пожалуй, начнем с фондана!
Он наблюдал, как чуть порозовевшая от упоминания фондана Рей стягивает через голову легкую тунику, а потом смотрит на него с вызовом, и сам скинул рубашку.
… К лежащему на камне медальону вдруг протянулась странная рука, слишком длинная и тонкая для человека. Осторожно сжала драгоценность в кулаке.
Они ничего не заметили. И не заметят. Выберутся в сумерках на берег, будут одеваться, истомленные и счастливые, не попадая в рукава. Снова будут целоваться и смеяться только им двоим понятным шуткам. Они не вспомнят про медальон. И Маз про него спросит. Потому что есть вещи, которые принадлежат Экзеголу и должны в него вернуться…