Схема 8.
Итак: а) бааринец стал объектом священного поклонения (онгон), отчего резко возвысился над окружающими и приобрел недоступную для них сакральность; б) при этом онгонское достоинство он получил, если верить источнику, по воле Чингис-хана — сугубо «светского» правителя. Но сам-то хан не имел степени онгона, значит, бааринец в этом отношении возвысился в том числе и над назначившим его каганом; в) в монгольском улусе именно хан и онгон-бэки («сидел выше всех») оказались на вершине аристократической иерархии. Это доказывают и формальные признаки: общая (или рядом стоящая) коновязь и расположение онгона-бэки справа от хана. Разделения улуса между ними, как в случае с Джангаром и Алтай Чэджи, не произошло, но знаковые признаки управления западной частью улуса — правая сторона и белый цвет присутствуют в обрядности, связанной с монгольским бэки.
Известно, что в политике Чингис-хана первосвященники-бэки не принимали заметного участия. Оставаясь воплощением сакральной субстанции, небесного покровительства над народом и империей, они разумно оберегались государем и не допускались к опасным военным предприятиям, которые хан брал на себя. Поэтому неудивительно, что письменные источники, созданные в абсолютном большинстве немонголами, никак не отразили существования верховных жрецов в монгольском улусе, а затем и в империи. Первосвященники не появлялись под стенами осажденных крепостей, не участвовали в переговорах и в сборе дани, отчего и не получили возможности отображения на страницах средневековых хроник. Тем не менее, даже по приведенным выше минимальным данным можно сделать вывод, что, в частности, у монголов ко времени создания империи (начало XIII в.) произошло отделение военно-административной ветви власти от сакральной. Неучастие бэки в политической жизни приводит к мысли, что его персона тщательно оберегалась, поскольку олицетворяла собой благоденствие населения и возможность контакта с Вечным Синим Небом.
Государственный уровень. Полагаю, что изложенные особенности статуса бэки в монгольской социальной структуре не противоречат выводу Т.Д. Скрынниковой о светском характере его власти [1997, с. 123–134, 145–146]. Собственно, об этом и идет речь в настоящей статье: прерогативы правителя включали как непосредственно административные, так и сакральные (фактически жреческие) функции. Соправитель-«воин» и соправитель-«мудрец», оставаясь, несомненно, светскими деятелями, просто принимали на себя выполнение разных обязанностей по управлению социумом. Поэтому нельзя приписывать подобной организации управления теократический характер, на что справедливо указывает Н.Н. Крадин [1992, с. 150].
Другое дело, что «завещанные предками» порядки, отраженные в эпосе, на практике неизбежно корректировались, и сакрализованные напарники монархов в кочевых империях не получали никакой политической власти. К тому же верховный правитель и сам обладал определенным набором жреческих полномочий и необходимой харизмой, превращавшими его в подлинного лидера кочевого общества (см., например: [Трепавлов 1993, с. 62–68; Скрынникова 1997; Крадин 2002, с. 140–141]; общий анализ сакральной роли правителя в вождестве и раннем государстве см.: [Крадин 2001, с. 103–116]).
По процитированным и пересказанным выше эпическим сюжетам можно полагать, что процесс отделения одной ветви власти от другой занимал довольно длительное время. Средневековые источники застали монголов уже на той стадии, когда духовные и «светские» функции власти оформились полностью. Однако «Тайная история монголов» рассказывает о притязаниях жреца и на часть реальной власти. Белый шаман Кокочу Тэб-тэнгри пользовался высоким авторитетом среди монгольской знати. Он имел собственную ставку, куда одно время стали стекаться монгольские нойоны и целые кланы, недовольные Чингис-ханом. При посещении каганской орды Тэб-тэнгри садился справа от Чингиса [Козин 1941, § 245; Рашид-ад-дин 1952б, c. 253].
Роль этого шамана в оформлении Монгольской империи раскрывается из двух важнейших актов — предсказаний, сделанных им Чингис-хану. Во-первых, Тэб-тэнгри предрек ему возвышение и дал прозвище «Чингис» (Обряд наречения героя богатырским именем в героическом эпосе обычно осуществлялся родовым патриархом, мудрейшим из аксакалов.), фактически он же руководил каганской коронацией в 1206 г. Во-вторых, жрец однажды заявил кагану, что Небо, дескать, колеблется, утвердить ли на царстве Темучина (Чингис-хана) или же его младшего брата, Хасара, что послужило причиной ссоры братьев и отстранения Хасара от участия в управлении империей [Козин 1941, § 244] (Кстати, мать братьев утверждала, будто Темучин рос более умным, чем Хасар, а Хасар более сильным. Эта эпическая деталь «Тайной истории монголов», хотя и не получила развития в тексте памятника, но соответствует разбираемой нами эпической оппозиции: «воин» — «мудрец», сильный — мудрый.). Массовая поддержка жреца со стороны подданных, его интриги, заносчивое поведение, «вмешательство во все» (по Рашид-ад-дину) — эти причины в конце концов побудили Чингис-хана казнить Тэб-тэнгри (Анализ этой ситуации с точки зрения организации власти в монгольском обществе см.: [Скрынникова 1997, с. 146–148].). С тех пор, судя по источникам, монгольские белые шаманы не выдвигались на ведущие политические роли. Жреческая функция верховной власти, как считает Г.Р. Галданова, оказалась привилегией, принадлежащей «Золотому роду» Чингисидов-борджигинов [Галданова 1989, с. 154], т. е. закрепилась за носителями «светской» государственной власти. К этому можно добавить суждение Г. Франке [Franke 1978, p. 24], что каганская власть расценивалась монголами как своеобразное соуправление правящего императора с покровительствующим государству духом Чингис-хана, а не с сакрализированным жрецом, номинальным правителем.