А вообще самолёт был красивый. Моноплан цельнометаллический, при том что у нас лучший самолёт, что был на то время у него в полку И -15 был цельнодеревянным. Чуть подкачали неубирающиеся шасси, но и они были, как в валенки обуты в металлические обтекатели. Не сильно, должно быть, сказывались на лётных качествах.
И вот сейчас именно этот самолёт крутил винтом на холостом ходу всего в двадцати метрах от Брехта. Пока вспоминал Иван Яковлевич расстрелянного маршала, ситуация на аэродроме поменялась. Люди по одному, по двое стали хлопать лётчика стоящего внизу по плечу, чуть заметно кланяться и уходить в большой барак, стоящий в пятидесяти метрах западнее самолёта. Вскоре внизу остался всего один человек. Выходило, что это был второй пилот. Более того, ни в какие ворота не лезло, но стоящий на вышке пулемётчик спустился и побежал за уходящими в казарму. Кто тут за дисциплиной следит?
И тут Брехта по голове шарахнуло.
– Захватим?! – Он толкнул правым локтём лежащего рядом Светлова.
– Пошли, – спокойно так поднялся бывший хорунжий и, отряхивая бриджи от прилипшей прошлогодней травы, двинулся неспешно к самолёту.
Иван Яковлевич догнал его через десяток шагов, на ходу вынимая из кобуры ТТ.
– Я сам, не суетись, – заметил металл в руке у комбрига Светлова.
Они подошли к самолёту, как раз тогда, когда второй пилот выходом силы, стал забираться на плоскость. Майор дал возможность японцу запрыгнуть на крыло самолёта и точно таким же движением и сам оказался рядом. Сверкнул нож в руке и лётчик стал оседать. Проделать всю эту акробатику Брехт не мог. С одной-то рукой? Но и не надо было, это со стороны носа крылья были высоко над землёй, сзади же даже раненый Иван Яковлевич смог забраться на крыло. Не просто. Чуть подпрыгнув спиной вперёд и сел на него, потом перевернулся через здоровый правый бок и оказался на коленях, дальше проще, придерживаясь правой рукой приподнялся. Тут и Светлов подоспел, он уже успел и второго лётчика отправить к их богине Аматерасу.
Самолёт устроен интересно. Он сверху весь прикрыт колпаком. При этом между местом второго члена экипажа, стрелка, надо полагать, и пилотом приличное расстояние. Майор отстегнул пилота от сиденья и, сдвинув колпак полностью назад, перебросил японца в это пустое пространство. Потом, взяв за шкирку стрелка убитого раньше, он забросил его прямо на пилота.
– В тесноте, да не в обиде, – сверкнул белками глаз в лунном свете Светлов.
Брехт в это время доковылял до места стрелка и никак не мог перекинуть ноги в кабину, не просто с одной рукой на подрагивающей наклонной поверхности.
– Держись, – Светлов, подставил ему руку. Комбриг опёрся на неё и смог залезть в узкую щель фонаря, наконец. Блин, на совсем мелких японцев рассчитано это место. Фиг поместишься, да ещё с простреленным орущим от боли плечом.
– Всё, полетели! – Крикнув Брехту в самое ухо, Светлов задвинул фонарь.
В их отдельном полку Брехт учёбу офицерского состава наладил так, что все должны были уметь летать на самолёте и водить танк, не говоря уже об обычных грузовиках. Сам же и вот бывший хорунжий вместе с ним налетал сотню часов, если не больше, на каждом из пяти видов имеющихся у них самолётов. В воздушных боях не участвовал, но уж взлёт – посадка мог в любом военном училище сдать на пять балов. Светлов не сильно от Ивана Яковлевича отстал, хоть и бурчал поначалу, что он червь земляной, а не птаха перелётная.
Самолёт подёргался, пока майор разбирался в управлении незнакомой машины, и резво побежал по полю. Сделав над аэродромом круг, чтобы сориентироваться Ки – 30 полетел на восток.
Событие третье
Разбился самолёт. Никто не знает причин катастрофы. Остаётся одна улика – «чёрный ящик». Последняя фраза, записанная на него: «Вась! Смотри, как я умею!».
Сначала Иван Яковлевич не понял, куда это направил японский лёгкий бомбардировщик Светлов. Село Полтавка и их самолёт был на северо-востоке, а майор на низкой высоте, практически над верхушками деревьев шёл строго на восток. Выходя на операцию по поимке перебежчика, Иван Яковлевич компас немецкий с собой прихватил, доставшийся при штурме Сарагосы. Трофей. Стрелочки и буквы светятся в темноте. Фосфор. Вредно, наверное. И вот теперь трофей показывал, что движутся они почти точно на восток. В Уссурийск, что ли, собрался? Сдаваться в НКВД? Потом поставил себя на место Ивана Ефимовича и усмехнулся, не он, оказывается, самый умный. Ну, полетел бы он на северо-восток и что, это же не двадцать первый век с его навигаторами и освещением населённых пунктов всю ночь фонарями. Сейчас ночью найти приграничную деревушку будет с воздуха невозможно, так как темень вокруг, земля чёрная, а вот мимо довольно широкой реки Раздольной не пролетишь. Она сверкнёт в лунных лучах серебряной змейкой. Замечательный ориентир. Смотреть вниз было неудобно, вообще, это место стрелка-пулемётчика и он должен наблюдать, чтобы вражеские истребители не зашли ему в спину. Главное, как в фильме про Индиану Джонса не отстрелить себе хвост. Но сейчас за Ки – 30 никто не гнался и не стрелял по ним. Хотелось взглянуть вниз и обнаружить речку, но колпак закрыт, а смотрового отверстия под ногами нет. В салоне, или как это место назвать, в кабине, пахло кровью, бензином и дерьмом. Понятно, проклятые японцы после того, как были убиты, обделались. Спасало то, что самолёт был совсем не герметичным, ветер лез во все щели. Сдувало амбре.