- Всё нормально, просто закружилась голова... - его голос очень мягкий, даже ласковый.
Затем осознаёт всю унизительность ситуации для своего мужского достоинства, да, того самого, которое диктует ему, что «мужчина должен быть сильным и развитым физически, если претендует называться им», и надрывно просит меня:
- Пожалуйста, выйди отсюда...
- Нет! Ни за что я больше не оставлю тебя, мистер самостоятельность! - и я усилием воли сворачиваю свои рыдания, страх понемногу отпускает, ведь он жив, а это главное на сегодня.
Когда-то этот парень носил меня на руках, словно лёгкое воздушное пёрышко, когда-то на его широкой груди я терялась, как маленький беспомощный котёнок, когда-то он соблазнял меня одним лишь только своим видом, своей улыбкой. А теперь немощен настолько, что не может делать элементарные вещи, не способен помыться, не потеряв при этом сознания, не в состоянии дойти до машины сам, когда мы едем в клинику, не может есть, почти не может одеться, не может мне противостоять и покорно повинуется, чаще всего, но не сейчас. Сейчас он смотрит на меня умоляющим взглядом, полным муки, и снова просит:
- Выйди отсюда, прошу тебя!
И я понимаю, насколько ему это важно. В эту секунду, в это мгновение ничто его так не ранит, как моё созерцание его бессилия и физического упадка, его слабости и беспомощности.
И я подчиняюсь так же, как когда-то в Париже согласилась на шубу:
- Хорошо, ты сможешь сам подняться? Или мне вначале помочь тебе, потом выйти?
- Я сам...
- Хорошо, я выхожу.
Сразу же отворачиваюсь и поднимаюсь, знаю, он следит за мной, и я нарочно на него не смотрю.
Сижу опять не на кровати, а на нервах, снова боюсь, и тут мне в голову приходит мысль, подхожу к двери:
- Алекс!
- Да?
- Мне можно войти?
- Можно.
Вхожу, он уже поднялся, бёдра завёрнуты в полотенце, тело худое до такой степени, что у меня сжимается сердце - полностью голым я его ещё ни разу не видела, максимум без футболки, но это выглядело не так устрашающе.
- Я знаю, что мы сделаем, - говорю.
- И что же?
- Зачем тебе душ? Пусть это будет ванна! Я помню, ты обожаешь душ, но пусть он временно уступит место ванне - в ней даже круче всё будет, вот увидишь!
-Хорошо. В следующий раз... - наконец, соглашается.
Поэтому сегодня я набираю ему ванну, вернее это не ванна, а джакузи, настолько большое, что его почти можно назвать мини-бассейном. Я мудрая женщина: добавляю пену, хоть и помню, ему нельзя сейчас перебарщивать со средствами гигиены, но в данном конкретном случае это необходимость - он не стерпит, если я увижу его совсем голым, а мне нужно быть с ним, потому что я элементарно боюсь, в прямом смысле очень сильно опасаюсь оставлять его в воде одного - ещё утонет ненароком.
- Иди, ложись в ванну, я приду и помогу тебе.
- Нет, я сам.
- Там всё в пене.
Он смотрит на меня внимательно, затем соглашается.
{Coldplay - Midnight}
Вхожу, Алекс в джакузи, всё отлично, стоять ему больше не нужно, ванна - та же постель, только с водой. Сажусь рядом, но так как без дела сидеть я не люблю, беру губку и начинаю тереть его руку. Алекс смотрит на меня, а в глазах боль и грусть, и внезапно я понимаю почему: ровно так же точно я уже однажды его мыла, но тогда он был моложе, здоровее и красивее. Он смеялся и, вымытый, затащил меня в джакузи прямо в одежде, целовал самыми своими жаркими поцелуями, доводил до исступления ласками, и мы занимались любовью нежно, горячо и много раз.
Теперь он другой, я другая, жизнь другая, всё другое. Тихо, очень медленно и очень ласково я ему говорю:
- Всё пройдёт... всё наладится... вся боль уйдёт и забудется. Ты снова будешь сильным, снова станешь мужественным, самым сильным и самым мужественным из всех, будешь кружить женщинам головы своей красотой. Вот увидишь, я обещаю тебе, всё так и будет... - мой голос нежен и ласков, он обволакивает, успокаивает.
От этих моих слов происходит нечто необыкновенное: Алекс закрывает глаза и, к моему величайшему удивлению, позволяет мыть себя целиком и наслаждается этим. Мои руки бросают губку и скользят по его коже, обводя контуры его тела, всё ещё красивого, всё ещё живого. Алекс дышит глубоко, мои ладони на его груди, и я слышу, как часто бьётся его сердце - он счастлив, как ребёнок, в эти мгновения. Да, сейчас он мой ребёнок, но в отличие от детей, которые принимают заботу и ласку как должное, ловят поцелуи и ухаживания на бегу, не отдавая себе отчёта в том, насколько ценно обладание этим сокровищем - заботой любящего человека, Алекс знает ей цену, как никто другой, и впитывает её всем своим существом, ловит мгновения, теряется в них. Впервые за многие месяцы, а возможно и годы, ему хорошо, действительно очень хорошо, и это завораживает. У меня появляется неудержимое желание залезть к нему и прижаться, но я не решаюсь, ведь неизвестно, как он отреагирует, как воспримет. В этот период жизни я понятия не имею, что у него в голове, он слишком от меня далеко, хоть и близко.