Я решил, что непременно спрошу кардинала, что за новости привез ему этот человек. Может быть, в Византии снова переворот? Или император Бодуэн захватил греческие земли к западу от Константинополя? Или патриарх, ставленник Ченчо, отдал Богу душу? А может быть, приезд незнакомца никак не связан с делами Империи?
Весь вечер я промаялся, гадая, почему монсеньор не хотел, чтобы я присутствовал при его разговоре с гостем. Когда они пошли в кабинет кардинала, я на расстоянии последовал за ними, стараясь оставаться незамеченным. Это было несложно: как обычно, кардинала сопровождали аббаты, слуги и секретари, почтительно державшиеся поодаль, но готовые явиться по первому знаку своего господина. Он отмахнулся от всех, заявив, что хотел бы переговорить с посланником из Константинополя наедине.
Что ж, я знал, откуда смогу подслушать их разговор. Маленькая приемная, как обычно, пустовала, и я как бы невзначай зашел туда и затворил за собой дверь. Пройдя к двери, отделявшей приемную от кабинета монсеньора, я прислонился к стене и прислушался.
- Пленение императора Бодуэна - прискорбное известие, - сказал монсеньор. - Он был неплохим человеком, как говорят. Я мало знал его, в основном он общался с папой. Лотарио говорил, что Бодуэн умел заставить людей любить его и умирать за него, а это редкий дар. Что до его брата Генриха...
- Анри - воин. - Незнакомец говорил с легким акцентом, мне показалось, что его голос печален. - Ему больше подходит меч, чем корона. Впрочем, сейчас такой правитель даже лучше, потому что враги давят нас со всех сторон. Я уже рассказывал тебе о раздорах между императором Бодуэном и маркизом Монферратским, а теперь вот императора нет, и Анри пытается установить мир...
Я был встревожен. Кто этот человек, называющий монсеньора на "ты"? Он говорит о делах императора так, словно принадлежит к числу самых знатных баронов, и общается на равных с кардиналами.
- Да, ты говорил, что он пытается залезть в чью-нибудь постель, - согласился монсеньор, - и ищет себе пассию, которая позволила бы ему помириться с самыми опасными из врагов. Что ж, он еще молод и такая политика может быть оправдана... Не знаю, попытается ли он выкупить Бодуэна у болгар, но что-то мне подсказывает, что трон окажется дороже жизни брата. Как ты думаешь?
- Трон шатается, Ченчо. Мы удерживаем его не ради Анри или Бодуэна, и даже не ради венецианцев, хотя они-то получили самую большую выгоду. Мы заботимся о Церкви и ее делах. Я знаю, сколько золота утекло из Константинополя в Рим, и какую власть будет иметь папа, когда мы подчиним греков и болгар. Вопрос, кто будет к тому времени папой...
- Замолчи, Даниэле.
От этого имени у меня мурашки побежали по спине. Даниэле! Он здесь, этот друг монсеньора, признававшийся ему в любви, и один Бог знает, что будет теперь делать монсеньор.
- Ты ведь приехал не только ради того, чтобы упрекать меня в тщеславии?
- Не только.
Наступило молчание. Я прижал пылающую щеку к холодному камню стены, пытаясь различить хоть какой-нибудь звук с той стороны двери, но дерево было слишком толстым.
- Мне так тебя не хватало, - услышал я наконец голос монсеньора.
- Зачем лгать, Ченчо? Будь оно так, ты никогда не послал бы меня за море. Почти месяц на корабле, а потом - только кровь, война, лишения и болезни. Я надеялся, что смогу забыть тебя, но, как видишь, не смог.
- Ты всегда хотел славы, мой милый Даниэле. Ты получил ее, а заодно и то, что ей обычно сопутствует. К тому же, как я понимаю, ты нашел мне достойную замену. Тот юноша, с которым ты был в Неаполе...
- Я был с ним счастлив какое-то время. Потом... он умер. Я не хочу говорить об этом.
- Хорошо. Поговорим о нас.
Они снова замолчали, на этот раз надолго, затем до меня донесся сдавленный стон. Вцепившись пальцами в каменный выступ, я напряг слух.
- Я мог бы взять тебя прямо здесь, - услышал я прерывающийся голос Даниэле.
- Так сделай это, любовь моя, - выдохнул кардинал.
Оставаться у двери дольше было не в моих силах. Все происходившее было слишком тяжело вынести, и я, шатаясь как пьяный, рухнул в кресло и сжал руками голову. До меня долетали тихие вскрики из-за двери, я слышал их, даже не вслушиваясь. Как я мог быть так слеп! Я же видел, какими глазами смотрел на монсеньора этот Даниэле; несомненно, в его взгляде была глубокая страсть. Разлука была долгой, а теперь они снова вместе, и разве мои мучения что-то значат для кардинала? Кто я такой, в конце концов? И что я знаю о душе Ченчо Савелли, кроме того, что она подобна адской бездне, скрывающей сотни мрачных тайн, о которых я не имею ни малейшего понятия? Разумеется, я не мог сравниться с Даниэле: судя по всему, он был знатным господином, умеющим не только вести себя в высшем обществе, но и неплохо владеть оружием. Он был ближе к Ченчо, чем я, простой телохранитель, слуга во дворце, один из многих незаметных, но не незаменимых.
Вернувшись к Франческе, я постарался сделать вид, что все в порядке, и нарочито бодрым голосом рассказывал ей, как прошел день. Она сказала, что видела, как к монсеньору приехал незнакомый дворянин, "очень красивый и, видимо, знатный, но не слишком богатый". Слуги его говорили, что их хозяин намерен пробыть в Риме какое-то время, а затем вернется в Константинополь.
- Эвлалия сказала, что он похож на англичанина, - сообщила Франческа. - А Морицио рассказал, что он очень дружен с монсеньором кардиналом, они были знакомы еще когда монсеньор был епископом в Палермо. Морицио часто видел этого человека у монсеньора, он действительно англичанин, вот только имени его Морицио не припомнил.
- Даниэле, - тихо сказал я. - Его зовут Даниэле.
- Ерунда. У англичан не бывает таких имен. - Она поставила передо мной блюдо с холодной телятиной и сыром, положила рядом пирог с яблоками и плеснула в кружку вина. - Поешь-ка, у тебя усталый вид. Знаешь, пожалуй, я попрошу управляющего поговорить о тебе с монсеньором, чтобы не так часто тебе выпадали ночные дежурства.
- Наверное, тебе бывает одиноко без меня. - Я принялся за еду, не чувствуя вкуса. - Хорошо, попробуй договориться насчет ночных дежурств. Отныне я постараюсь проводить с тобой побольше времени. Как там наш малыш?
Она улыбнулась, погладив себя по чуть выступающему животу.
- Растет. Я была бы счастлива, если бы мы уехали отсюда к моей маме в деревню. Здесь слишком шумно, много народу и мало места для простых людей вроде нас с тобой.
- Тебя не беспокоит, что там мы будем беднее, чем сейчас?
- Все, что у нас сейчас есть, нам дает кардинал. Там ты будешь работать на другого сеньора, только жить мы будем в своем собственном доме. Если бы монсеньор отпустил тебя...
- Я свободный человек. - Произнося эти слова, я почувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Это была чудовищная ложь, призванная успокоить Франческу и вселить уверенность в меня самого. Я был пленником и рабом Ченчо Савелли, и если бы он вдруг отпустил меня, я не смог бы уйти... Впрочем, теперь, вероятно, смог бы, нужно было только напомнить себе о взгляде Даниэле, о голосах за дверью в кабинет монсеньора - и решиться. Я вдруг подумал, что должен это сделать, чего бы это ни стоило.