Франческа обняла меня, и я прижался к ее животу, наслаждаясь родным теплом, ее беззащитной верностью, ее любовью и доверчивой прямотой. Во всем мире у меня оставались отныне только она и наш не рожденный ребенок.
На следующий день я явился к монсеньору и попросил освободить меня от службы во дворце. Он сидел у себя в кабинете, и с ним, разумеется, был Даниэле. Когда я сказал, что хочу оставить службу, кардинал удивленно приподнял брови.
- Чем же ты намерен заняться?
- Я уеду из Рима.
Он посмотрел на меня так, словно не верил своим ушам.
- Ты недоволен жалованьем?
- Нет, монсеньор. Просто мне хотелось бы уделять больше времени своей семье.
"Ты стал примерным семьянином? - насмешливо говорили его глаза. - Давно ли?"
- Я понимаю, что вряд ли найду столь достойное место, как здесь, - проговорил я. - Но Франческа скучает по дому, да и я, признаться, хочу немного отдохнуть от всего этого.
Вздернув подбородок, я дерзко посмотрел ему в глаза.
- Что же такое творится у тебя в доме, Ченчо, от чего мальчик хочет отдохнуть? - поинтересовался Даниэле, рассматривая на свет перламутровый порошок в маленьком стеклянном сосуде. - Убийства, оргии, жертвоприношения девственниц?
- Замолчи, Даниэле. Это дело тебя не касается. Оставь нас наедине, я намерен выслушать то, что хочет сказать Джованни, без твоих комментариев.
Даниэле поднялся, отвесил иронический поклон кардиналу и вышел в приемную. Едва дверь за ним закрылась, монсеньор спросил:
- В чем дело, Джованни? Что на самом деле на тебя нашло?
- Вы не догадываетесь?
- Признаться, нет. Тебя смущает Даниэле?
- Кто он? Ваш друг?
Он вздохнул, помолчал немного и проговорил:
- Он рыцарь из Англии, потомок не слишком знатного графского рода. Мы познакомились давно, тогда он был так же молод, как и ты, а я был епископом Сицилии... Мы редко видимся, но продолжаем дружить.
- Он... ваш любовник?
- Ты забываешься, Джованни. Я думаю, ты решил уехать, потому что тебя мучает ревность. Так?
- Отпустите меня, монсеньор.
Он не ответил и отошел к окну. Я стоял и смотрел на его напряженные плечи, гадая, как он намерен поступить. Наконец он повернулся ко мне.
- Что ж, я тебя не держу. Можешь уехать из Рима хоть сегодня.
Я подошел к нему вплотную.
- Тогда прощайте, монсеньор, - прошептал я, почти касаясь губами его губ.
Он взял мои руки в свои, наши пальцы переплелись в привычном пожатии, как в те моменты, когда мы в исступлении страсти отдавали себя друг другу без остатка, и я услышал, как дрогнул его голос, когда он ответил:
- До свидания, Джованни.
Я наклонился, поцеловал его руку, в последней ласке прикоснувшись губами к пальцам, пахнущим ладаном и воском, и поспешно вышел из кабинета. Сидевший в кресле в приемной Даниэле посмотрел мне вслед своим насмешливым взглядом, и я скорее почувствовал, чем увидел, как он встал и прошел в кабинет кардинала.
Больше меня ничто не удерживало в Риме. Простившись с Риккардо и другими охранниками, я собрал наши с Франческой немногочисленные пожитки и, взяв двух лошадей, подаренных мне на прощание монсеньором, отправился вместе с женой в деревню.
Нечего и говорить, что синьора Лаура была несказанно счастлива, что ее дочь вернулась домой, а в доме появился мужчина, способный помочь по хозяйству. Спустя всего несколько дней я нанялся охранником к одному из богатых городских купцов, и мало-помалу стал вникать в дело. В мои обязанности входило охранять лавку и сопровождать хозяина во время поездок за товаром. Новая работа мне нравилась, деньгами хозяин не обижал, и вскоре я почти забыл о своей жизни в Риме. Осталась лишь смутная тоска, накатывавшая в особенности по вечерам, когда я лежал в постели в объятиях Франчески. Мне казалось, что монсеньор должен быть счастлив теперь, когда к нему вернулся Даниэле, и я, служивший ему не более чем игрушкой, уже давно им забыт. Оставалось лишь забыть самому, но это было невозможно.
Нашего первенца, родившегося в начале зимы, мы назвали в честь монсеньора. Малыш Ченчо стал для меня центром мира; едва освободившись от работы, я мчался домой, чтобы поиграть с моим ангелочком. Едва научившись ходить, он стал сопровождать меня повсюду; часто я сажал его себе на плечи, и его маленькие ручонки обнимали меня с трогательной доверчивостью. Глядя в его широко распахнутые черные глаза, я видел в них отражение мира, лишенного страданий и боли, и любил его всем своим сердцем.
Ченчо было три года, когда Франческа снова забеременела. Я не мог с уверенностью сказать, был ли я обрадован или нет, во всяком случае, рождения первенца я ждал с большей радостью. Но потом родился Чезаре, и я понял, что люблю его ничуть не меньше. Правда, забот у нас прибавилось. Синьора Лаура помогала воспитывать детей, я работал, и в целом на жизнь хватало. Время шло, отмечая свой ход цветением садов и зимними ненастьями, и воспоминания постепенно покрывал холодный пепел забвения. С того времени, когда я покинул Рим, как-то незаметно пролетело десять лет; жизнь в деревне не отличалась особенным разнообразием: я исправно платил налоги, дружил с соседями, выезжал с семьей в город на воскресные ярмарки. Маленький домик синьоры Лауры я отстроил заново, пристроив к нему заодно еще несколько комнат. Мы были счастливы, как только может быть счастлива простая деревенская семья.
Однажды весенним вечером мы с Ченчо и Чезаре сидели на крыльце и мастерили домик для птиц. Увлеченные своим делом, мы перестали замечать, что происходит вокруг, когда Чезаре потянул меня за рукав:
- Отец, посмотри, там кто-то приехал!
Подняв голову, я увидел на ведущей к дому дорожке широкоплечего человека в одежде воина, ведущего в поводу гнедого коня.
- Эй, Джованни! Встречай старого друга!
Я широко улыбнулся, узнав Риккардо, и поднялся ему навстречу. После всех этих лет он показался мне настоящим медведем - могучим и сильным. Тщедушные крестьяне, окружавшие меня в повседневной жизни, казались в сравнении с ним сущими детьми.
- Славные малыши, - прогудел Риккардо, потрепав Чезаре по темным кудряшкам и положив огромную ладонь на плечо Ченчо. - Неплохо ты тут устроился, Джованни.
Ченчо тут же заинтересовался мечом Риккардо и спросил, можно ли посмотреть на него поближе.
- Конечно, парень, - разрешил Риккардо, снимая ножны с мечом. - А мы с твоим отцом пока побеседуем. Не возражаешь?
Мальчики тут же схватили оружие и совершенно позабыли о нас.
- Как дела у монсеньора? - спросил я, чувствуя, как замирает сердце.
- Ну, собственно, я и приехал, чтобы рассказать тебе. Столько всего случилось с тех пор, как ты решил перебраться в деревню...
- У него все хорошо? - с тревогой поинтересовался я, и Риккардо пожал плечами.
- Я думал, ты уже все знаешь.
- Что именно?
- Ну, неделю назад папа Иннокентий скончался. Говорят, он умер после обильного застолья. В последние годы он любил покушать, так что нет ничего удивительного, что обжорство свело его в могилу.
Я похолодел.
- И что же?
- Ну, ты же понимаешь, что святой престол долго не пустует. Нужен был новый папа, и теперь новый папа у нас есть.
Мое сердце застучало так сильно, что я испугался, как бы оно не выскочило из груди.
- Ты хочешь сказать, что...
- Да. Ченчо Савелли, его святейшество Гонорий Третий. - Риккардо рассмеялся, наслаждаясь произведенным эффектом. - Конклав избрал его шестью голосами против одного.
Выходит, мечта Ченчо осуществилась. Власть над христианским миром была отныне в его руках. Я представил себе его в белоснежной мантии и высокой тиаре, с посохом Петра в руках. Святой и убийца...
Без сомнения, смерть его предшественника была делом его рук. Вероятно, ему действительно надоело ждать, как предсказывал его друг Даниэле.