Деккер все так же молча забрал свой стакан, пристроил поверх приборной панели и, распотрошив свою порцию картошки, принялся есть, как будто рядом с ним никого не было. Крошечная пластиковая вилка казалась зубочисткой в его огромной руке.
Алис уставилась на картошку. Она терпеть не могла, когда ей ничего не объясняли, когда она не понимала, что происходит. Все эти игры, умалчивания, загадки, не сказанные вслух слова – невозможность угадать намерения другого человека словно отбрасывала ее назад, в детство, о котором она предпочитала не вспоминать.
– Что, слишком калорийно? – насмешливо поинтересовался мудак. – Или непереносимость глютена?
«Непереносимость тебя, мудила», – зло подумала Алис.
– Нет, – коротко бросила она. – Спасибо и приятного аппетита.
Он не ответил.
Алис было стыдно, что у нее от нетерпения дрожат руки. Она быстро вскрыла пакет, наколола вилкой сразу несколько долек, политых майонезом, сунула в рот. Отвернулась, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать, и блаженно зажмурилась – боже, как же вкусно! Надо было есть медленно и с достоинством, она это умела, она давно не попадала в неловкие ситуации из-за своей манеры заглатывать еду в мгновение ока, но… пакет был уже пуст. Не глядя на Деккера, она вытащила из кармана салфетку, медленно промокнула рот. Потом взяла кофе. Уж его-то можно было пить долго. С достоинством.
Обнаружив, что кофе черный и без сахара, Алис вздрогнула от неожиданности и тут же разозлилась на себя. Подумать, что этот мудак мог запомнить, какой кофе она предпочитает, – полная глупость. Он просто купил то, что пьет сам, или наугад сказал сделать любой. Просто базовый вариант. Просто кофе. Или вообще забыл взять для нее пакетик с сахаром и палочку, чтобы размешать. Нельзя расслабляться. Нельзя доверять. Нельзя.
Деккер, по-прежнему ни слова не говоря, забрал у нее пустой пакет, картонную подставку от кофе, свернул все это вместе со своим пустым пакетом и сунул в боковой карман на двери. Глотнул из своего стакана, переставил его в выдвижной подстаканник и тут же тронулся с места – так же внезапно, как и затормозил. К счастью, Алис удалось не облиться кофе.
Без прелюдий. Ну да. Она поспешно отогнала намек на еще даже не оформившуюся мысль, вспыхнувшую только в виде нескольких обрывочных образов: презервативы XXL, закатанные рукава черного кашемирового свитера, запах сигарет, ощущение огромного мужчины рядом.
Алис уставилась в окно, неспешно прихлебывая кофе. Дорога перешла в грунтовую, деревьев стало больше. Они въехали в лес. Туман, просачивающийся повсюду в этом городишке, стал гуще, казалось, будто резко стемнело. Здесь, в чаще, все дышало какой-то своей, не тронутой цивилизацией жизнью, и Алис подумала, что так легкомысленно едет одна в густой лес вместе с чудовищем. Да, у этого минотавра должен был быть именно такой лабиринт. Это место очень ему подходило. А она… чувствовала себя здесь чужой. Как и в любом другом месте.
Наконец Марк остановил машину.
– Отсюда недалеко.
Девчонка кивнула и отстегнула ремень безопасности. Стакан с допитым кофе она уже украдкой смяла и сунула куда-то в сумку – Марк это, конечно, заметил. Как и то, как она мгновенно, почти не жуя, заглотила картошку. Чуть ссутулившись, словно прикрывая собой еду. Как будто эту еду в любой момент могли отнять. И волны смущения и неуверенности, которые он не мог не слышать…
Все это совершенно не вязалось с образом столичной карьеристки, готовой идти по головам и спать со старым пердуном ради хорошей должности. Черт возьми, она даже про обед ничего не сказала! Даже про кофе не заикнулась, хотя он прекрасно чувствовал, как она хочет. А потом так отчаянно покраснела, когда у нее заурчало в животе, что Марк сделал вид, будто что-то разглядывает на дороге и ничего не заметил.
Он вдруг разозлился так, что стало трудно дышать. Мысль о том, что старый хрен мог просто воспользоваться неопытной девчонкой… Да чтоб тебя! Марк уже знал, что сегодня не уснет, что некое подобие спокойствия, которого он достиг тут, в этой сонной дыре, – или это было просто отупение? – рассыпалось в прах. Из-за этой… Янссенс. Которая наверняка еще и будет старого урода защищать, блеять всякое «вы просто не понимаете» и рассказывать про его ум, честь и совесть. И про то, что главное в человеке – это прекрасная душа.
Хотелось ее взять и хорошенько встряхнуть, сказать ей, что она дура, что нет там никакой прекрасной души, только самодовольство и страх лишиться даже малой толики своего сияния. Что ее выкинут, как только слухи начнут набирать силу. Просто выкинут, и никакой постоянный контракт ее не спасет. Дура! Господи, какая же беспросветная дура! Хотя и с мозгами.