Тоффи прошёл в шатёр неслышно, и лишь шуршание занавесей выдало его и заставило Мун чуть вздрогнуть. Она не знала, почему, но присутствие рядом ящера хоть как-то успокаивало её воспалённые мысли, пусть многие из них и были об её неприязни к нему. Наверно, ей просто нужно было за кого-то цепляться сейчас, в столь тяжёлой ситуации, и по нелепому и глупому велению судьбы этим «кем-то» оказался именно Тоффи, генерал монстров-повстанцев, пленивший её. И всё же Мун продолжала держать свой образ горделивой и смелой королевы, которая не сломится даже в плену у своих жестоких врагов. Почему жестоких? Тоффи не воспользовался бессознательным состоянием принцессы, отнёс её в лагерь и даже шатёр отдельный выделил, а монстры после пробуждения королевы не подвергли её пыткам. Так почему же они жестоки? Мун не знала. Просто этот эпитет придавал её положению больше драматичности, а также успокаивал саму принцессу, которая всё ещё цеплялась за остатки прежней веры, стараясь сохранить в себе мировоззрение, с которым она бы могла и дальше защищать мьюнианцев. Но, как бы ни старалась Мун, мысли о несправедливости политики Мьюни, о страдающих монстрах и непозволительно счастливых мьюнианцах, продолжали лезть в её голову, забиваясь в самые потаённые уголки сознания и отравляя его разочарованием и отвращением. Отвращением к тем, за кого королеве Мьюни нужно было бороться и стоять до конца. До победного конца.
Но стройный поток дум, вновь захвативших её, недолго заполнял разум принцессы. Раздражавший нос и желудок запах стал резче и насыщеннее, и Мун почти взвыла от тянущего голода. Она обернулась, села на кровати и увидела перед собой тарелку с початком кукурузы, а также сидящего рядом на небольшом пуке соломы, служившем стулом, Тоффи. Но, несмотря на требования своего тела, Мун лишь презрительно фыркнула и повела носом.
— Я не собираюсь есть из рук врагов, — ответила она дерзко, стараясь не смотреть на тарелку.
— А придётся, — усмехнулся генерал. — Давайте же, королева, вам нужно набраться сил, иначе ваши подданные подумают, что мы вас тут голодом морили.
Эта фраза внушила надежду. Значит, её всё-таки собираются отпустить? Или воткнуть ей нож в грудь и уже в таком виде отдать королевству?
— Я уже озвучила своё решение, и менять его не собираюсь, — заявила девушка и хмыкнула, скрестив руки на груди.
— Значит, мне придётся кормить вас насильно, как маленького ребёнка, — с наигранной досадой вздохнув, непринуждённо сказал Тоффи и привстал было со своего места.
Мун спохватилась и быстро взяла тарелку в руки, не давая ящеру сделать это первым. Ещё не хватало так унижаться. Отвернувшись к стенке шатра, Мун не без наслаждения впилась зубами в початок, едва соблюдая элементарные правила этикета (если они вообще действуют, когда приходится есть руками). Принцессе было плевать на сидящего рядом довольного генерала, плевать на жуткое смущение, плевать на неловкость ситуации. Она, правда, была очень голодна и на секунду даже испугалась умереть от голода. Смерть во вражеском лагере, да ещё и от такой тривиальной причины — ужасно позорно для королевы.
Достаточно быстро покончив с трапезой, Мун обернулась к Тоффи, уже услужливо протянувшему ей платок. Королева заскрежетала зубами от подобной манерности, но приняла салфетку, вытерев руки и губы.
— Насколько я могла судить по увиденному, ваши жители голодают, а вы сами совсем не выглядите истощёнными, — заметила принцесса, и краснота почему-то слегка выступила на её лице, когда Мун обратила свой взгляд на Тоффи, всё такого же невозмутимого и улыбающегося. Эта гадкая улыбка… все бы клыки повыбивала, если бы могла.
— О, поверьте, королева, мои солдаты такие же голодные, как и наш народ, — ответил генерал, подмечая смущение девушки не без удовольствия.
— А вы?.. — Мун нахмурилась. После их «битвы» Тоффи называл её королевой слишком часто. И это начинало раздражать.
— Я не нуждаюсь в пище так часто, как они. Можно сказать, могу прожить долгое время и без пропитания. Но мои сородичи, к сожалению, таким свойством не обладают. Сейчас, во время войны, мы можем свободно собирать кукурузу с полей, — Тоффи не сказал «воровать», как обычно говорили в отношении монстров, снующих по кукурузным полям Мьюни. Генерал не считал свой народ ворами, так же как не считал людей, гордо называющими себя «мьюнианцами», коренными и полноправными жителями Мьюни. — А потому можем накормить гражданских. Хотя бы на несколько дней, но этих запасов хватит, а потом… — ящер не сказал, что «потом», но Мун догадывалась: потом они либо собираются убить её, либо силой заставить отдать королевство во власть монстров. Однако королева не позволит им сделать ни того, ни другого. Ей нужно лишь найти палочку, и она сумеет дать отпор монстрам.
Если, конечно, захочет.
На мгновение Мун задумалась: зачем это всё? Почему она продолжает бороться, хотя правда больно режет её глаза? Прежний мир разрушен, Мун понимает всё, что раньше было ей неведомо, но не сдаётся. Она всё ещё стремится защищать народ, который, она уверена, не заслуживает этого. Так зачем же?
— Мы с вами похожи, королева, — неожиданно проговорил Тоффи, лукавым взглядом изучая девушку.
Мун заметила эти огоньки в его глазах — огоньки интереса и чего-то ещё, чего принцесса не могла определить. Она поморщилась и спросила:
— Чем же?
— Мы оба наделены определённой властью, оба несём ответственность за свой народ, оба готовы биться за свои убеждения, — насчёт этого Мун уже была не совсем уверена. — В конце концов, я тоже рано потерял семью, — вдруг, словно скороговоркой, сказал Тоффи.
Мун удивлённо вскинула брови. Конечно, у Тоффи, как и у любого другого живого существа, должны быть родители, мать и отец, и всё же слышать об этом как-то странно. Особенно из его уст. Ей действительно хотелось узнать об этом загадочном генерале побольше, но королева бы не смогла переступить через собственную гордость и спросить напрямую. Да и зачем бы ему ей открывать свою душу? Если она вообще есть.
Но Тоффи заметил любопытство в её взгляде и ответил на незаданный, но прозвучавший в голове девушки, вопрос:
— Моя семья была самой влиятельной среди монстров. Не удивляйтесь, королева, у нас тоже были и аристократы, и прочие слои, но мы вскоре избавились от этого, потому что меньшинству нужно держаться вместе против одного врага, — Тоффи усмехнулся и смерил Мун ироническим взглядом. — Впрочем, мои родители сохраняли авторитет и уважение среди народа, а потому наше положение не сильно изменилось после стирания классовых границ. Именно это и привело их к гибели, — вкрадчивый баритон ящера был мрачен и непривычно серьёзен. — Мне не сравнялось и пятнадцати, когда, возвращаясь с учений, я застал всех их лежащих на полу в огромных лужах крови.
— И… что произошло? — осторожно спросила Мун, впервые за всё время чувствуя к Тоффи некое подобие сожаления.
— Их убили мьюнианские солдаты, — ответил ящер спокойно, с язвительной улыбкой, и Мун стало вдруг стыдно. За что, она сама не знала. Девушка замокла и опустила взгляд, стараясь избегать пронизывающих глаз Тоффи.
— Всех растерзали, даже мою маленькую сестрёнку, — продолжал добивать генерал, внимательно следя за переменами эмоций на лице Мун, и оставался доволен, видя, как жалость и удивление скользят по нему. — Она ещё была жива, когда я вернулся. Пыталась что-то невнятно сказать мне, да вот только в тот момент последние силы жизни покидали её, мою дорогую сестру, — казалось, это были первые слова, сказанные Тоффи хоть с каким-то участием и переживанием. И всё же ни надрыва, ни усилия Мун в его голосе не слышала. Он был спокоен, так же, как и всегда. Тем временем, ящер продолжал: — Однако через несколько минут я понял, что она пыталась донести до меня, прежде чем отойти в мир иной: ваши крысы ещё шастали по дому, в поисках последнего отпрыска моих родителей. Тогда я успел убежать и спрятаться под отвесной скалой, и меня не нашли. Даже не пытались искать. Ваши солдаты решили, что напуганный и сломленный горем мальчуган вскоре сам погибнет в чаще леса, куда его загнали, и оставили меня. Впрочем, ваш народ никогда не отличался особым умом, — его губы разрезала насмешливая и даже немного издевательская ухмылка.