Никто не прокомментировал этот рассказ, лишь Дюран со страдальческим выражением, застывшим на лице, спросил, почему тот молчал? Почему не сказал ему или отцу Горацию о том, что Лоран получил от него подобную сумму?
Д'Этранж горестно пожал плечами.
- А что бы вы сделали? Письма или у него, или у его отца. Это люди начальника полиции, скорее всего, украли письма у Лианкура. А потом Лоран мог спереть их у отца. И пока они не найдены - всё бесполезно. Сказать своему отцу, о том, где они, и о шантаже Лорана, я не мог - это убило бы его. Он знал, что Антуан де Венсан ненавидит его. Я только и мог - молчать, скрывать всё от отца и платить.
История была мерзкая.
Отец Аврелий спросил д'Этранжа, осмотрели ли они шкаф Лорана на корте? Дофин переглянулся с Гамлетом. Нет, там не подумали. Потье мышью юркнул за дверь, за ним выскочил и Филипп, а отец Сильвани между тем со странным любопытством осведомился у Гаттино, кто такой Пюиморен? Тот вяло изложил то, о чём однажды уже дебатировал с друзьями. И он действительно считает это допустимым и похвальным - ругаться над трупом? Котёнок вновь тонко разделил дефиниции. Похвальным не считает, а вот допустимым - вполне. Трупу всё равно - с черенком быть в заднице или без, от этого его посмертная участь хуже не будет, а живым это - назидание. Платон говорил, 'если наказываемый неисправим, если он не удержался от величайшего зла, то наказание такому человеку - смерть, и это ещё наименьшее из зол. Для остальных граждан полезным примером станет бесславие преступника' Кроме того, Господь одобрил Иосию, что сжёг кости жрецов на жертвенниках их, 'ибо осталось беззаконие их на костях их'. А разве на заднице Лорана его беззаконие не осталось?
Так как этот вопрос имел академический характер, отец Эзекьель направился доложить об окончании расследования отцу ректору, однако, отец Аврелий был почему-то странно заинтересован поступком Котёнка. Тот веско и убедительно обосновал своё деяние, тем самым окончательно явив отцам всё легкомыслие и призрачность своего предыдущего раскаяния.
Juris praecepta sunt: honeste vivere, alterum non laedere, заявил Кот, suum cuique tribuere, предписания закона сводятся к следующему: честно жить, не обижать других, каждому воздавать по заслугам. Право наказания - jus puniendi - принадлежит Господу, грешно на него и покушаться, а вот право на возмещение собственного морального ущерба у него, как у пострадавшей стороны, было. Поэтому покуситься на жизнь негодяя он бы не смог, а вот требовать его бесславия - имел все основания. Черенок, послуживший signum reprobationis, знаком осуждения, так сказать, он взял у отца Симона, это - правда, но не украл, ибо красть - значит присвоить и скрыть вещь в целях личного обогащения. Он же и не думал обогащаться, себе оный черенок не присваивал, к тому же, позаимствовав сей предмет на время, отнюдь не прятал его, вон он, в лазарете валяется. И сделано это было с целью общественной пользы - как сказал Платон, 'в назидание гражданам', а также, д'Этранж прав, для борьбы с вампирами, в чём тоже - общественная польза. Он мог бы, конечно, не делать этого, но рaulum sepultae distat inertiae celata virtus - скрытая доблесть мало чем отличается от могильной бездеятельности .
- Вы считаете это доблестью? - глаза отца Аврелия сияли, он едва сдерживал смех, - разве вы не знаете принципа 'Quieta non movere' - не трогать того, что покоится?
Вот и сказали бы об этом Венсану! Он, Эмиль, пребывал в полном покое, никого не трогал, а этот как аnguis in herba, так сказать, подкрался и укусил его, аспид и василиск треклятый. Растленная задница, сontaminatus anus, maculates nates, - это возмездие и бесславие. Да, он знает, найдутся многие, кто осудит его деяние. Но он еrrare mehercule malo cum Platone, quam cum istis vera sentire, предпочтёт ошибаться вместе с Платоном, чем разделять правильное суждение с этими людьми ...
- Тут вы ошибаетесь, юноша, - усмехнулся отец Аврелий, - Существительное nates - это pruralia tantum, и изменяется оно по категориальным парадигмам множественного числа. Прилагательное нужно поставить во множественном числе. Maculati nates...
Эмиль смиренно кивнул и обещал запомнить.
-Но мне хотелось бы понять, кому принадлежит другая честь и доблесть... Кто организовал оборону?
А никто... Потье сказал, что скрыть нужно минимум - место смерти Лорана и её время. Во всём остальном - честные не лгут, когда не нужно. Не следует скрывать ни того, кем был Лоран, ни отношения к нему - это чрезмерная тягота для психики и артистизма. Надо сказать не истину, а то, что соответствует действительности, а именно, что погибший был сукиным сыном, а они все тут не причём. Дюпон сформулировал картину дня и ночи, убрав лишние несущественные детали. Д'Этранж заявил, что главное, чтобы вампир не ожил, а все остальное значения не имеет. Дамьен вообще больше всего сожалел, что сова, которая ему примерещилась, оказалась фантомом, Кот же заявил, что не намерен ничего скрывать - Господь покарал мерзавца и пусть все об этом знают.
- Эмиль... - отец Дюран жалобно посмотрел на своего воспитанника, - разве Христос поступил бы так? Где мера деяния? Где подражание Христу? Как можно так поддаваться гневу?
Смутить Эмиля не удалось. Христа в подобном никто не обвинял. Его в богохульстве обвинили, в приложении к Себе божественных предикатов! Обвини кто его, Эмиля, в подобном, он бы объяснил, что ни в чём подобном неповинен, но ничуть не разгневался бы. Это не мерзость была бы, а так, мелкое недоразумение. Но Иуда не обвинял Христа в непотребном, как его - Лоран. Неизвестно поэтому, как бы Господь отреагировал! Кроме того, отец Гораций, когда рассказывал им о Менандре на уроке греческого языка, цитировал его. 'Тот, кто дурное видя, не разгневался - надежно доказал свое злонравие'. Magister dixit.Учитель сказал. Он же, Эмиль, видя непотребное, был преисполнен гнева праведного, и тем самым показал своё добронравие!
Отец Дюран со стоном в изнеможении откинулся на подушку.
Игнатий Лойола учил, что каждый благочестивый христианин должен стараться истолковывать высказываемое ближним скорее в пользу его, нежели в осуждение, если же тот заблуждается - с любовью его наставить, если же и это окажется недостаточным, то использовать все соответствующие средства, чтобы повлиять на ближнего и привести его к познанию истины и спасению.
Поэтому отец Даниэль пообещал, как только поправится - он выпорет Эмиля.
Глава 6. Итоговая.
Глава, в которой одни герои пытаются понять
свои ошибки и заблуждения,
другие же откровенно ликуют.
Угроза была пустой.
Воспитатели никогда не секли учеников, это делал обычно корректор - отец Джулиан, - и только за проступки против веры. Лучше предупреждать провинности, чем быть вынужденным их наказывать, полагали иезуиты, наказание, хотя бы и справедливое, могло породить недоброжелательное отношение к воспитателю. Поэтому в системе иезуитов предупреждающей надзор был предпочтительней запоздалого наказания...
Шельмец Гаттино прекрасно знал это. И поэтому, выслушав угрозу отца Дюрана demittere auriculas54, он ничуть отцу Даниэлю не поверил. К тому же, против этой угрозы, какой бы умозрительной она не была, резко выступили отец Аврелий, Эммеран Дешан и... отец Гораций де Шалон. Сильвани сказал, что малыш проявил ярость ветхозаветных пророков и на нём явно почиет Святой Дух, доктор отметил, что мышление де Галлена несёт печать тончайшей казуистики, а последний, глядя на друга, обронил что-то вроде того, что 'ребенок больше всего нуждается в любви и прощении именно тогда, когда его хочется выпороть, дорогой Даниэль...'
Эмиль удовлетворенно кивнул и начал уговаривать обожаемого отца Дюрана перекусить и поспать: ему необходим отдых после всех треволнений, и уговаривал до тех пор, пока отец Эрминий не выгнал шельмеца из лазарета.