— Что…? — выпаливаю я, мои первые слова с тех пор, как мы здесь оказались. Нож Влада уже движется по горлу мужчины. Кажется, он очень сосредоточен на расположении надрезов. Он пытается резать, но пленник шевелится, поэтому он убирает нож, качая головой.
— Ты, — указывает он на меня, — держи его!
Я колеблюсь мгновение, но в итоге прохожу через комнату и кладу руки на плечи мужчины, пытаясь удержать его на месте.
На губах Влада появляется небольшая улыбка, но она тут же исчезает. Он снова сосредоточен на своих разрезах, делая надрез от кадыка мужчины вниз. На этот раз его разрез имеет форму прямоугольника.
Он снимает кожу, но хмурится, когда замечает, что там остается еще больше мышечной ткани. Влад смотрит на нее секунду.
— Что ты пытаешься сделать? — вынужден спросить я.
— Хочу посмотреть, как он глотает, — бормочет он, поднося окровавленную руку к подбородку. Он нетерпеливо постукивает ногой, и я чувствую, как мужчина вздрагивает. Я усиливаю хватку.
Глаза Влада загораются. Он вынимает тряпку и снова дает ему пожевать кусок плоти.
— Ешь!
Пленник делает то, что ему говорят, медленно пережевывая кусок кожи. Как раз в тот момент, когда он собирается проглотить, Влад поднимает руку.
— Остановись!
Резким движением ножа он прорезает дыру в горле мужчины.
— Сейчас! — приказывает он.
Я не понимаю, что происходит, но из горла мужчины течет кровь. Он извивается еще несколько раз, прежде чем обмякнуть под моей рукой.
— Черт! — ругается Влад, выглядя на десятки лет старше своего возраста. Если бы я не знал, как он выглядит… То мог бы поклясться, что ни один ребенок не способен на такое.
Рука Влада крепче сжимает нож, и черты его лица искажаются в гневе. Я моргаю. В мгновение ока он оказывается сверху на уже мертвом человеке, размахивая ножом туда-сюда. Я делаю шаг назад.
Он бьет и бьет ножом, кровь брызжет на его лицо.
— Влад! — зову я, но он не отвечает, все глубже впиваясь в плоть мужчины. — Влад! — кричу я, и он каким-то образом приходит в себя. Он встает, бросает нож на землю и смотрит на меня, как ошеломленный.
На его лице кровь. Он поднимает руку, одним пальцем смахивает красную жидкость и подносит ее ко рту, посасывая.
Мои глаза расширяются от этого зрелища.
Он не нормальный… он не может быть нормальным.
Дверь открывается, и входят отец и Пахан. Они осматривают открывшуюся перед ними сцену и сразу же обращают внимание на Влада.
— Миша, выведи брата, — приказывает Пахан, и в комнату входит подросток, чтобы утащить Влада. Но прежде чем он успевает схватить его, Влад наклоняется и шепчет что-то на ухо Мише, от чего тот краснеет.
Влад выходит, и я остаюсь с отцом и его явным разочарованием.
— Что я тебе говорил, мальчик? — Его глаза пылают яростью.
— Я не хочу никого убивать, — говорю я, мой голос полон фальшивой уверенности.
— Ты не хочешь никого убивать? — спрашивает он, сузив глаза. Затем отец открывает дверь, берет одного охранника за воротник и заставляет его встать на колени внутри комнаты.
— Ты не хотел убивать того, кто явно обидел нас. Посмотрим, как ты отнесешься к тому, кто невиновен. — Он пинает охранника на пол. Отец тащит меня за руку, пока я не оказываюсь перед охранником, и вкладывает мне в руку пистолет.
— Убей его! — приказывает он. — Не позорь меня! — шипит отец, прежде чем сомкнуть мои пальцы на пистолете и направить его на охранника.
— Убей! — кричит он мне в ухо, но я могу только покачать головой.
Я не хочу этого. Я никогда этого не хотел.
— Убей, иначе твоя мать может плохо спать сегодня ночью, как и то что внутри нее, — говорит он, и я чувствую, как по моей коже бегут мурашки. Мама на восьмом месяце беременности. Конечно, он не станет… не станет убивать своего ребенка.
Но потом я смотрю на него. Он бы… он бы убил любого.
Отец все еще чувствует мою нерешительность, поэтому продолжает подробно описывать, что он с ней сделает.
— И когда ее живот будет широко открыт, я вытащу этот плод… — Я больше не могу этого слышать.
Я зажмуриваю глаза и нажимаю на спусковой крючок. Меня отталкивает назад выстрел из пистолета, и я вижу, что пуля попала в цель.
Еще больше крови.
Пол становится красным.
— Я знал, что в тебе это есть, парень.
Правда?
Кажется, да…
У мамы начались схватки. Прошло уже несколько часов с начала схваток, и я то и дело слышу ее крики. Я не знаю, что происходит, но отец не захотел отправлять ее в больницу. Вместо этого он привел врача, чтобы тот ухаживал за ней дома. Я не знаю, как много он делает для нее, потому что она не кажется мне нормальной.
Я беспокоюсь. Не из-за матери, потому что сейчас мне было бы все равно, если бы с ней что-то случилось, учитывая, какую роль она играла в моей жизни. Нет, я беспокоюсь за своего брата или сестру. Я беспокоюсь, что с ним или с ней что-то случится… Я надеюсь, что это будет мальчик. Девочка никогда не смогла бы выжить в этом доме, не под отцовской рукой.
Я внимательно прислушиваюсь к любым звукам, когда по дому проносится визг. Я открываю дверь в свою комнату и бросаюсь к первому этажу, где отдыхает мама. Дверь закрыта. Я не вхожу. Вместо этого я подхожу ближе к двери и прижимаю к ней ухо, стараясь расслышать, что происходит.
— Тужься! — говорит кто-то, и мать ругается на него.
Еще несколько звуков, прежде чем я слышу плачущий звук. Звук новорожденного.
Я все еще прижат к двери, когда вижу, что пришел отец. Он хмуро смотрит на меня, но ничего не говорит, открывая дверь и направляясь внутрь. Я следую за ним.
— Это девочка, синьор. — Доктор поворачивается лицом к отцу.
— Бесполезно. — Я слышу, как он бормочет себе под нос, и сжимаю кулаки. Бедная малышка…
— Дьявольская метка! Заберите ее у меня! — Мать отталкивает сверток ткани, лежащий у нее на груди. — Это проклятие! Она дьявол! — кричит мама, и я, вопреки здравому смыслу, делаю шаг вперед и беру ребенка на руки.
Отец все еще в комнате, у него скучающее выражение лица, но я вижу, что он оценивает мой следующий шаг.
Я смотрю вниз и вижу милейшее личико. Она немного красная и грязная, но, когда она открывает глаза и смотрит на меня, я чувствую, как что-то сжимает мое сердце.
Я даже не знал, что оно у меня есть.
Это первый раз, когда я чувствую это… Я даже не могу назвать это.
Мои пальцы сжимаются вокруг ее маленького тела, желая предложить ей защиту, любовь… Любовь?
Я почти смеюсь от этой мысли. Я никогда никого не любил, и никто никогда не любил меня. Знаю ли я вообще, что это такое?
Но когда я смотрю в ее глубокие глаза, мне кажется, я понимаю.
У нее большая темно-красная отметина, которая начинается прямо над глазом и тянется ко лбу. Вот что, должно быть, имела в виду мама, когда говорила, что это метка дьявола.
Но… Я вдруг понял.
Я смотрю на мать и вижу, что она крепко держит свои четки, произнося молитву — скорее всего, об изгнании дьявола. А отец просто смотрит на меня, словно ожидая, что я сорвусь.
Мои глаза ещё раз скользят по невинной жизни в моих руках, и я понимаю, что мне нужно сделать.
Я не могу позволить ей пережить то, что мне пришлось сделать… Я точно знаю, что за этим последует, какое насилие ей придется вынести от рук матери, особенно из-за ее родимого пятна. А отец… Мне даже не хочется думать о том, что он может с ней сделать.
Я могу выдержать все, что он выливает на меня, но если бы он сделал это с тем, кто мне дорог… с моей младшей сестрой? А он бы сделал.
— Она проклята, — говорю я, повторяя слова матери. У меня все силы уходят на это, но ей будет лучше без этой семьи.
— У нее метка дьявола. Мама была права. Мы должны отослать ее прочь.
— Так ли это, мальчик? — Отец прислонился к стене, достал из портсигара сигарету и прикурил ее.
— Мы должны отправить ее в святое место, чтобы они смогли вывести из нее все плохое. — Я поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза.
— Она принесет нам несчастье, если останется, — продолжаю я, и мама поворачивается ко мне, искренне соглашаясь.