— Что ты тянешься? У меня тоже есть руки. Поставь на стол коробку и займись своим делом.
Жена втянула голову в плечи, быстро поставила коробку и, как побитая собака, выскользнула из комнаты.
— Не то перекосилась эта елка, не то черт знает что с ней такое. Нет вида, — недовольно ворчал Татар, спускаясь с лестницы.
— Ирен, — громко позвал он жену, — где ты, к черту шляешься в такую минуту? Почему не украшаешь елку? Я сам все должен делать?
Жена испуганно вошла, принялась неумело и торопливо привязывать конфеты к веткам. А Татар вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Он отправился в холл, разлегся там на диване и, глядя в потолок, погрузился в раздумье. Неужто это конец?! Придется всего лишиться: виллы, денег, легкой жизни — и бежать. Но что это за мысли? Почему конец? Ведь он же уедет с деньгами, с золотом. Если кончится война, поживет в свое удовольствие. А вдруг Ремеры начнут искать? Эх, пусть себе ищут. В крайнем случае он пропишется под чужой фамилией, только бы выбраться отсюда. Гм, Ремеры. Вот уже несколько дней его терзает неприятное чувство из-за письма. Жена Императора переслала ему записку. Она живет в Обуде, на кирпичном заводе, и просит оказать помощь, иначе ее увезут дальше. Татара нисколько не тревожили ни арест жены Императора, ни ее отправка в Германию; больше всего он был обеспокоен тем, что она все еще здесь, так близко, в Обуде. Он уже несколько месяцев считал, что после обыска в квартире Ремера эту госпожу давно увезли в Германию или Австрию или даже повесили. Если она содержится на кирпичном заводе… оттуда тоже ей не выбраться. Но тем не менее он не мог спать спокойно. А что, если она смогла достать шведский паспорт или вмешались лондонцы и она спасется, придет сюда, увидит, как он устроился в ее вилле, станет искать драгоценности, еще, чего доброго, помешает ему в последний момент… Надо будет завтра же утром распрощаться с этим проклятым местом.
— Дюри, тебя спрашивают, — заглянула к нему жена.
— Что… что ты хочешь?
— Пришла дворничиха и говорит, что тебя ищет какая-то женщина.
Татар побледнел как смерть и вскочил с дивана.
— Не пускайте ее… Никого не пускайте, я никого не знаю, какое мне до нее дело, прогоните прочь…
Жена пожала плечами и с испуганным видом вышла на кухню. Дворничиха покачала головой.
— Может, я все-таки ее пришлю, она сама лучше все объяснит.
— Нет… Если мой муж не желает, знаете, какой он?
Дворничиха повела плечами и прокричала вниз:
— Идите себе с богом.
Габи Кет и маленькая Жофи в страхе цеплялись за ограду. Женщина уже давно ушла. Она только вызвала дворничиху и тотчас же оставила детей на произвол судьбы. А что ей оставалось делать? К рассвету она должна добраться к себе домой в Кишпешт, ведь у нее дети заперты в квартире, а кругом не умолкает грохот орудий… Женщина еще раз оглянулась у перекрестка, и ей показалось, будто открылась калитка. Ведь они же пришли к знакомым. Двое таких крошек, что они ищут ночью на улице? Ох, все, что делается в мире, близко к сердцу принимать нельзя…
Двое малышей так и не поняли, что им прокричали из виллы. Некоторое время они еще плакали под оградой, голодные и сонные. Затем Жофи, громко всхлипывая, сказала:
— У меня есть тетя… тетя Жофи. Она живет возле рельсов.
— Каких рельсов?
— А где ходят поезда. Из ее окна видно, как дымит паровоз.
— Тогда это Западный вокзал, — обрадованно проговорил Габи.
— Верно. Вокзал.
— Пойдем туда.
— Пойдем.
Вниз идти было легче. Когда они спустились, уже светало. Оба так устали, что буквально засыпали на ходу, повесив головы и раскачиваясь вправо и влево, как пьяные. Жофи то и дело спотыкалась, обессиленная, садилась на камень, но Габи тащил ее все дальше и дальше. Если же Габи опирался о дерево или усаживался на кучу щебня, девочка со слезами упрашивала его не останавливаться. Тетя Жофи — родная сестра ее матери, у нее трое малышей, она даст им покушать, у детей есть игрушки, деревянная кукла и лошадка, только бы скорее добраться туда.