— Это сложное явление, но суть его вот в чем. Если встречаются две разные водные массы, ну, например, одна холодная и несколько опресненная, а другая — теплая и очень соленая, то, перемешиваясь, они образуют новую воду, более плотную, чем те, из которых они возникли. В результате эта новая вода уходит вниз, а глубинные воды поднимаются. Этому процессу помогает динамика течений. Вот такие штормы, как сейчас, усиливают этот процесс.
— Значит, такие бури — это благо, — сделал заключение Павел.
— Конечно, — убежденно ответила Таня, — жизнь — это форма движения; застой означает гибель не только в океане, но и всюду. В океане, в частности, это приводит к появлению сероводорода и гибели там всего живого.
— Да, — шутя сказал Павел, — теперь я по-новому понимаю слова Лермонтова: «…Как будто в бурях есть покой». Ведь большие мировые течения океанов — Гольфстрим и Лабрадорское в Атлантическом океане, экваториальные и Куросио здесь, в Тихом океане, всегда располагаются в одних и тех же местах глобуса.
— Это так и не так, — ответила Таня. — На картах действительно они занимают всегда одно и то же среднее положение, но это среднее. В действительности, в зависимости от деятельности атмосферы, все системы течений сдвигаются то в одну, то в другую сторону, и меняется их интенсивность. Вот поэтому и промысловые районы меняют свои места.
— Вы говорите, это зависит от атмосферы, — оживленно спросил Павел. — Но ведь деятельность атмосферы…
— Да, да, — улыбнулась Таня, — как и деятельность океана зависит от нашей звезды — от Солнца, именно оно создало океан, жизнь в нем и в конце концов любовь на земле. Поэтому, изучая океан, изучая звезды, мы понимаем самих себя.
Таня встала и прошлась по залу.
— И, может быть, наши чувства? — добавил Павел.
— Ну, что же, будем надеяться, что океан и звезды расскажут нам и об этом.
— Только жаль, — сказал Павел, — что капиталисты были так жадны, что беспощадно уничтожали все. Я, например, читал, что в свое время, несмотря на запрет, они едва не полностью уничтожили морских исполинов — китов.
— Так было, но теперь совсем иначе, — ответила Таня. — Вы ведь знаете, что теперь в определенное время года в арктические моря вылетают самолеты и рассеивают там биогенные удобрения. Вскоре там появляется колоссальное количество планктона; в таких количествах сам океан произвести его не может. Затем в эти районы приходят десятки судов. Мощные насосы прокачивают через эти коробки воду, и при этом планктон выделяется из воды и поступает в центрифуги с большим числом оборотов. В них жир отгоняется и стекает в отстойники. Полученный продукт — ценнее жира китов и используется как пищевой жир. Ну, а китам отдали антарктические воды. Теперь численность китов снова увеличилась…
Павел выглянул в иллюминатор.
— А ведь уже давно рассвело, выйдем?
Над островом стояла мирная, спокойная тишина.
С ясного неба светило нежаркое утреннее солнце. Небольшие покорные волны виновато облизывали пологий берег пляжа.
«Устоял! Устоял остров!» — обменявшись взглядами, без слов поняли они друг друга.
— Океан покоряется людям! — вслух торжественно и серьезно оказала Таня.
Глава шестая
Лунная соната
Герда проснулась рано. С особой ясностью перед ней, как продолжение сновидения, проносились события последнего времени. Себя и свои действия Герда видела как бы издалека. Ей казалось, что кто-то добрый и справедливый говорил ей, где она права и где ошиблась.
«Что же сейчас представляет собой моя жизнь? — думала Герда. — Я — жена ученого, преданного своей идее и своему делу. Павел сидит там, в Индонезии, над своими зелеными листочками и мучается; через день шлет телеграммы, я отвечаю на каждую пятую или десятую… Он, конечно, добрый, сильный и хороший…»
Но тут Герду словно кто уличил во лжи, она покраснела. Глядя в побелевшее от рассвета окно, она ясно отдала себе отчет в том, зачем приехала сюда, в Подмосковный дом отдыха. Недавно ее московский друг Орлов сказал ей:
— Пока до свидания, Герда, скоро предстоит очередной полет на Луну. Несколько дней должен отдохнуть в санатории. Будет у вас время — приезжайте.
И вот вчера вечером она приехала. У нее выдалось несколько свободных дней, и когда ехала сюда, все думала: она едет, чтобы привести в порядок нервы.
Но внутренний голос говорил ей: зачем лгать?
В девять часов утра все отдыхающие собрались за общим столом. Кроме Орлова и Герды, здесь отдыхал конструктор кибернетических машин Иван Иванович Егоров — старик с живым лукавым лицом. Густые белые волосы на его круглой голове торчали аккуратной щеточкой, карие глаза весело поблескивали. С ним была его жена Алла Александровна — врач-невропатолог, милая пожилая женщина. Дальний край стола занимали пять сильных, здоровых ребят — студентов Московского университета. Все они обладали атлетическими фигурами, громкими голосами и сверхотличным аппетитом. Они успевали одновременно есть и громко разговаривать о каких-то приливных волнах в глубине земли. На них часто укоризненно посматривал Петр Петрович Игнатов — директор счетного центра Москвы — бледный черноголовый человек в очках. Тут же за столом сидели три девушки, учащиеся Московской консерватории.