Дин Власов
Море на картинках
Ключ неохотно повернулся в замке, впуская в квартиру худощавого мужчину. Карие, почти чёрные глаза с наслаждением окунулись в полумрак прихожей, нарушаемый лишь приветливым мерцанием зеленых огоньков висящего на стене роутера. Не включая свет, Димасик разулся и, сделав пару шагов, растворился в темноте. Наверно это было немного странно, но даже преодолев сорокатрёхлетний рубеж и приобретя на свою помятую голову некоторый процент седых волос, он так и не достиг статуса Дмитрия Викторовича, оставшись всего лишь Димасиком.
Всем убранством единственной комнаты были стандартный шкаф с зеркальной дверцей, компьютерный стол без компьютера, но с табуретом и настольной лампой, старенький торшер, несколько книжных полок и аккуратно заправленный матрац без кровати, расположившийся прямо на полу. Плотно занавешенные тёмно-синие шторы надёжно отгораживали погружённое во мрак пространство и её обитателя от внешнего мира. В комнате царил аскетический порядок, не было ничего лишнего, даже на столе не было ни бумаг, ни фотографий, ни записных книжек, только возвышение под монитор было занято стопкой из трёх книг с торчащими язычками бумажных закладок. Всё в этом простом и довольно-таки пустом жилище было аккуратно и лаконично. Ведь это правильно, когда всё аккуратно и ничего лишнего? Он с самого раннего детства усвоил, что всё должно быть правильно, потому что правильно – это хорошо, а когда неправильно – это плохо и так быть не должно. Эту аксиому он впитал в себя самым простым и действенным в мире способом – через солёно-жгучий привкус кожаного ремня. Отцовский солдатский ремень хорошо объяснял, что неправильно драться, неправильно лазить на крыши и в подвалы, неправильно громко разговаривать, неправильно трогать вещи и включать телевизор и ещё огромнейший список того, что неправильно и чего делать нельзя. Вот только что же в таком случае правильно, он почему-то не объяснял. Как-то в одной статье писали, что в вопросе воспитания у наказания должна быть строго определённая мера, сопоставимая с тяжестью проступка. У родителей тоже была своя, строго определённая мера – пока рука не устанет. В принципе, этим участие отца в его жизни и ограничивалось. Когда же Димасик закончил учёбу и устроился на работу, тот и вовсе утратил к нему всяческий интерес. Окончательную же точку в их отношениях поставили похороны матери, после которых сын съехал на съёмную квартиру, а отец, получив полную свободу, зажил в своё удовольствие.
Посидев какое-то время в мягкой, расслабляющей темноте и дав уставшим от яркого дневного света глазам отдых, он заставил себя оттолкнуться от шершавых обоев и, включив торшер, направился в душ. Однако ледяная струя, бьющая из крана, упорно не желала теплеть ни на градус. А ведь даже объявления на подъезде не было, что горячую отключат. И сколько теперь так сидеть, без воды? Бриться в холодной тоже было занятием малопривлекательным. Ладно, щетина была хоть и колючая, но небольшая, так что пару дней о бритье можно не беспокоиться. Тем не менее холодная вода заметно освежила бледное, покрытое мелкими морщинками лицо. Совершенно обычное. Даже удивительно, сколько проблем может создать человеку его лицо. И ведь уродливым оно не было. Всеми достопримечательностями этого лица были курносый нос и неправильный прикус, из-за которого передние зубы постоянно выглядывали наружу. Не особо выразительное лицо, тем не менее, способное сделать своего обладателя настоящей «звездой школы».
Заветы Ильича, красные пионерские галстуки, воспитатели, – всё это нисколько не мешало сверстникам и даже тем, кто постарше, всячески гнобить худощавого паренька, который не отвечал на удар ударом, просто потому что не хотел бить людей. И ругаться тоже не хотел. К тому же он хорошо усвоил, что драться неправильно, а при таком сочетании жизнь подростка становилась весьма и весьма увлекательной. К тому же оказалось, что его нос обладает ещё и уникальной суперспособностью обильно кровоточить уже после нескольких, даже не очень сильных, попаданий по голове. Надо ли говорить, в какой неописуемый восторг это обстоятельство приводило тех, для кого драки не были чем-то неправильным. Следовательно, и реализация такого замечательного потенциала ненавистного курносого отростка становилась чуть ли не главной их целью, а вкус крови – необъемлемым атрибутом и главным воспоминанием о школьных годах.
Сейчас вкусом его реальности был вкус растворимого чёрного кофе без сахара. Скудный свет, проникавший через полуопущенные жалюзи балконной двери, растворялся в желтоватом свечении единственной лампочки, прятавшейся в вытяжке над плитой. В таком сочетании красок кухня походила на старую выцветшую фотографию с таким же старым и выцветшим персонажем, который совершенно не любил фотографироваться. Может поэтому и не было в этом доме ни одного фотоальбома, а все фотоснимки, старые и не очень, остались у отца, если конечно он их не выбросил за ненадобностью. Ностальгировать о прошлых годах «чудесных» в голову как-то не приходило. Зато в голове вдруг зазвучал голос Джеймса Лоуэлла: «Хьюстон, у нас проблема!». В холодильнике обнаружились только яйца и немного сыра. Опять забыл зайти в магазин. Одним кофе сыт не будешь, надо хоть пельмешек купить да макароны. Завтра. Чувство голода всё-таки оказалось сильнее лени, заставив нашего героя вновь углубиться в пустующие недра холодильника. Вообще готовить он любил, умел и делал это с удивительной фантазией, когда было для кого готовить. Готовить для себя было почему-то неинтересно или просто лень. Для жены вот готовил, а после её ухода яичница с обжаренным луком и щепоткой смеси красного и чёрного перцев стала самым изысканным блюдом из того, что он ел. Что ж, яйца есть, и даже нашлась половина головки лука, значит сегодня вечер фирменного блюда от шефа. Может ещё свечу зажечь? Вроде оставалась где-то в шкафу, красненькая такая, в стакане. Романтика.