— Неслыханный подвиг. А когда я из принца превращусь в служителя, вы будете меньше мне льстить?
— Вам достанется столько лести, сколько заслужите. А за все остальное — моим башмаком по заднице.
Ярви вздохнул.
— Над кое-чем перемены не властны.
— Теперь за историю. — Мать Гундринг выдвинула с полки одну из книг, с золоченого переплета подмигнули красные и зеленые камни.
— Сейчас? Мне вставать с Матерью Солнцем, кормить ваших голубей. Я собирался немного поспать, прежде…
— Я позволю вам спать, когда пройдете испытание.
— Не позволите же.
— Вы правы, не позволю. — Она лизнула палец и начала перелистывать, захрустели древние страницы. — Скажите, принц, на сколько частей эльфы разбили Бога?
— Четыре сотни и девять. Четыре сотни Малых богов, шесть Высоких богов, первого мужчину, первую женщину и Смерть, что сторожит Последнюю дверь. Но разве тема эта впору служителю, а не прядильщику молитв?
Мать Гундринг поцокала языком:
— Служителю впору любое знание, ибо обуздать возможно лишь познанное. Назовите шесть Высоких богов.
— Матерь Море и Отче Твердь, Матерь Солнце и Отче Месяц, Матерь Война и…
Грохнув, дверь распахнулась настежь, и ветер-искатель ворвался в покои. Огненные завитки в очаге встрепенулись, так же как Ярви, и заплясали, озаряя бликами сотню и сотню пузырьков и склянок на полках. Фигура входящего запнулась о порог, задевая охапки сухих растений, закачавшихся, словно висельники.
Это был Одем, дядя Ярви. Мокрые от дождя волосы липли к его бледному лицу, и одышливо вздымалась грудь. Широко распахнув глаза, он уставился на Ярви и открыл рот — но не издал ни звука. Тут и без дара сопереживания ясно, что его сгибает гнет тяжкой вести.
— Что такое? — сорванно каркнул Ярви, страх сдавил его горло.
Дядя упал на колени, руками в несвежую солому. Он склонил голову и тихо, хрипло выговорил два слова:
— Мой государь.
Вот так Ярви узнал, что его отца и брата не стало.
Долг
Они вовсе не выглядели мертвенно.
Только очень бледно — на двух холодных каменных возвышениях, в холодном зале, в натянутых по локти саванах, у обоих на груди блистали мечи. Ярви все ждал, что брат вот-вот скривит во сне губы. Что отец распахнет глаза и окинет его знакомым презрительным взглядом. Но нет. Больше ни тот, ни другой так делать не будут.
Смерть раскрыла перед ними Последнюю дверь — из ее притвора не выходят обратно.
— Как это случилось? — с порога заговорила мать. Голос ее, как всегда, не дрогнул.
— Их предали, о королева, — прошептал дядя Одем.
— Я больше не королева.
— Конечно… прости, Лайтлин.
Ярви вытянул руку и мягко дотронулся до отцовского плеча. Холодное. Интересно, когда в последний раз он прикасался к отцу? Хоть раз прикасался? Он почти наизусть запомнил последний их разговор. Несколько месяцев тому назад.
Мужчина сечет косой и рубит секирой, говорил отец. Мужчина налегает на весла и вяжет тугие узлы. А главное — мужчина носит щит. Мужчина держит строй. Мужчина встает бок о бок со своим соплечником. Разве мужчина тот, кто ни на что из этого не способен?
Я не просил себе полруки, сказал тогда Ярви, как обычно стоя на полосе выжженной земли в битве между стыдом и яростью.
А я не просил себе полсына.
А теперь король Атрик был мертв, и его королевский венец, ужатый кузнецами в короткий срок, тяжело давил Ярви на лоб. Куда тяжелее, чем полагалось тонкому золотому ободку.
— Я спрашиваю, как они умерли? — повторила мать.
— Они отправились обсуждать мировую с Гром-гиль-Гормом.
— С проклятыми ванстерцами мириться нельзя, — пробасил Хурик, Избранный Щит матери.
— Мы обязаны свершить месть, — произнесла мать.
Дядя попытался развеять бурю.
— Вначале идут дни скорби. Верховный король запретил объявлять войну, пока…
— Месть! — Ее голос кромсал, как битое стекло. — Скорую, словно молния, жгучую, словно пламя.
Ярви украдкой взглянул на тело брата. Вот кто и скор, и жгуч, вернее — был прежде. Толстошеий, крепко сбитый — у него уже пробивалась темная, как у отца, борода. Не похож на Ярви всем, чем только можно. Брат любил его… скорее всего. Любовью с кулаками, где протянутая рука дружбы обычно предвещала оплеуху. Так любят того, кто обречен вечно пред тобой ползать.
— Месть, — рыкнул Хурик. — Ванстерцы нам заплатят сполна.