Красные звезды на башнях, чуть вздрагивающие стволы орудий, поднятый бронированными машинами теплый ветер — как все это напоминало еще недавние первомайские торжества…
Точно так же, подумалось Анне Георгиевне, грохотали тогда на улице танки. Точно так же стояла она у распахнутого окна и нетерпеливо ждала, когда из-за поворота Канатной улицы появятся строем курсанты мореходного училища, любимцы и гордость Петровска.
Ей, директору картинной галереи, человеку, влюбленному в искусство, всегда нравилось смотреть парад из стрельчатых окон музея. В такие минуты казалось: оживают солдаты на строгих полотнах Верещагина, а в тихих залах и длинных коридорах слышится шелест боевых знамен. Все вокруг приобретало совершенно неповторимую торжественность. Так было и в последний предвоенный праздник. В то майское солнечное утро 1941 года впервые на правом фланге курсантской колонны в белой форменке шел ее сын Алешка. Высокий, чернобровый, лицом, выправкой, выражением глаз, каждым движением похожий на своего отца. Отец, правда, у него был летчиком и единственной достойной внимания мужчины стихией считал небо.
Анна Георгиевна когда-то мечтала стать художником. Маститые искусствоведы наперебой хвалили ее пейзажи, восхищались отточенной техникой, врожденным чувством цвета, завидным разнообразием оттенков и полутонов. Ей прочили большое будущее, советовали взяться за серьезную тему. Но она почему-то не могла, как другие, мчаться сломя голову на Турксиб, писать на рассвете плечистые домны Магнитки или палатки геологов в Хибинских горах. С детства она была влюблена в безмолвную, тихо дремлющую природу, в задумчивые, подернутые сумеречной дымкой дали, в оловянный блеск ночных волн, в которых, дробясь, расплываются голубоватые огоньки звезд. Может быть, поэтому она так долго и плутала в пути, не сумев отыскать своей дороги в большую живопись. А может быть, прав был Владимир. Вскоре после женитьбы он как-то сказал ей:
— По-моему, что в искусстве, что у нас, в авиации, перво-наперво нужно уяснить, зачем тебе мастерство. Для чего ты штурмуешь пределы скорости? На кой леший преодолеваешь потолок высоты? Когда твердо знаешь зачем, тогда и с маршрутом полная ясность, и скорость такая, что никакой уздой не удержать.
— Ты должен, ты обязан быть мастером, — возразила она. — Иначе случится беда.
— Иначе нельзя победить, — уточнил Владимир и смущенно улыбнулся. Он не любил громких слов.
И хмуриться он тоже не любил. В особенности если знал, что это может кого-то огорчить.
— Во имя чего — это, видимо, главное, — так сказал он ей и в тот далекий августовский день, когда они прощались на маленьком аэродроме близ безымянного военного городка. Предстояла долгая разлука. А он, как всегда, шутил, собирал у самой взлетной полосы цветы, беспечно насвистывал пиратскую песню, услышанную накануне в кино. Только в последнюю минуту, отстав от товарищей, тихо и уже без улыбки сказал:
— Писем пока не жди. Будь молодчиной… Нажимай, главное, на Алешку. Скажи: как только вернусь, сразу же возьму его с собой в небо. Это ничего, что он мечтает о море…
— …и о картинах, — напомнила она. И, уловив в его взгляде что-то недосказанное, обеспокоенно спросила: — А это не опасно? Военные летчики, и вдруг — в научную экспедицию, куда-то на край земли…
— Абсолютно спокойное дело, — рассмеялся Владимир. — Риску не больше, чем на рыбалке. Если, конечно, киты не клюют.
А через полгода она стала вдовой. Сообщение было сухим и кратким: «Майор Владимир Иванович Горский погиб при выполнении ответственного задания». О том, что это случилось в Испании, она узнала лишь перед самым началом войны.
И вот сейчас, глядя из окна на громыхающую колонну танков, Анна Георгиевна ясно вдруг поняла, что события четырехлетней давности припомнились ей неспроста. Тогда она проводила мужа. А нынче вечером ей провожать сына. И снова — в бой. И снова — навстречу неизвестности.
…Широкогрудые Т-34 один за другим стремительно проплывали через площадь. В конце ее они слегка снижали скорость, делали крутой разворот и, нырнув под Якорную арку, где-то уже за зданием железнодорожного вокзала с ревом вырывались на Одесское шоссе.
Неожиданно одна из машин свернула с дороги и остановилась под окнами музея. Хлопнула крышка люка. На землю спрыгнул танкист в замасленном комбинезоне и бросился к крыльцу. Анна Георгиевна поспешила навстречу.
Из-под шлема у танкиста выбилась прядь седых волос. Его лицо показалось Анне Георгиевне знакомым. Где-то она уже видела эти сросшиеся на переносице брови, эти монгольские, словно в вечном прищуре, глаза. Но расспрашивать было некогда. Гудел у ограды пышущий жаром танк. Весь вид человека, взбежавшего по ступенькам, говорил о том, как ему дорога каждая секунда, как его торопит в путь громыхающая по брусчатке колонна.