— Сейчас он попадет, — подумала она, но когда он снова проиграл, подняла брови, пожала плечами и сгребла фишки. Плотный мужчина снова попал в нижнюю двадцатку — что за дурацкая игра!
Человек в инвалидном кресле подвинул тысячедолларовую купюру к Альберте и привлек ее внимание.
— Дай мне сотнями, детка, — сказал он, вынув еще одну банкноту. Она придвинула ему двадцать стодолларовых фишек, и он произнес, не прикоснувшись к стопке:
— Поставь их за меня, куколка. Закрой, пожалуйста, все черные.
Ему было трудно самому добраться до всех номеров разметки.
— Да, сэр, — ответила Альберта, и быстро разложила фишки на каждую из восемнадцати черных клеток, понимая, что пока она это делает, он выигрывает время. «Продувная бестия!» — подумала она и протянула ему сдачу.
— Закрой зеро, пожалуйста, — сказал он. Она выполнила просьбу, помогая ему уже почти автоматически. В конце кондов, он всегда оставлял ей сотню.
— Удачный ход, сэр, — сказала она, когда черная выиграла, и заплатила ему три с половиной тысячи. Он накрыл черную тысячедолларовой фишкой.
— Обрати в наличные, милочка, — попросил он. Просидев за столом всего пять минут, он обставил казино на пятнадцать сотен. Ну, сотню, конечно, крупье. Помедлив, он поставил четыреста баксов на черное и снова выиграл. Рулетка накрутила ему девятнадцать сотен. Это, прямо скажем, не цыпленку на обед.
Бакхедское управление
— Допустим, это был ее политический противник, — сказал Эйхорд. — Мы должны отработать все варианты. — В дежурной комнате обсуждали убийство Тины Хоут.
— Едва ли, — произнес Браун. Он обвел комнату скучающим взглядом. — Впрочем, не знаю, черт возьми. Я ничего не понимаю в этой истории с пестиком для колки льда.
— Может быть, была запланирована Целая серия политических убийств, и она была первой в списке. А убийца был наемный.
— Да-а, — протянул Браун, — может, и так. А какими, собственно, фактами мы располагаем?
— Известно, когда она уехала на выступление по приглашению, время на дорогу, а значит, и когда ее увезли от церкви. У нас есть также результаты экспертизы. И это все. Остальное предстоит домыслить. Обсуждаем эту версию. Итак, она выходит. Убийца, которому заплатил ее политический противник, следит за ней. Он хватает ее, когда она выходит из машины, швыряет в свой фургон, убивает пестиком. Доезжает до парка и выкидывает ее. Есть возражения?
— Нет, это не наемник. Этот кто-то с ней знаком. Он ждет ее, и, когда она припарковывается, зазывает к себе. Они едут к реке, и сильным ударом в ухо он ее убивает.
— Дан, ты согласен?
— Разве я могу с ходу отгадывать загадки? — проворчал Дан.
— Пусть будет по-твоему. Какого черта, неужели я похож на идиота, который плывет против течения?
— Нет, дорогой, ты похож на идиота, который пытается остановить движение тени на солнечных часах Египта. Но хоть что-нибудь ты думаешь об этом?
— Ты действительно хочешь знать, что я думаю?
— Вообще-то, нет, но любопытно. Скажи нам.
— Я думаю, что кто-то убил ее, потому что она была лесбиянкой. Какой-нибудь чувак застал свою миссис с этой Тиной, рассердился и приложил. Дальше он запихивает ее в машину, как ты сказал. Привозит в парк, просверливает уши насквозь, выкидывает за дверь, а потом спокойно храпит всю ночь. Или мучается до утра.
— Сплошная чушь, — отреагировал Монрой Тукер, — это определенно политическое убийство.
— Ну, о твоей-то версии я догадываюсь, Монрой. Наверняка ты подозреваешь в убийстве марсиан из летающей тарелки, — не преминул съязвить Дан.
— Вечно ты несешь обо мне всякую околесицу! — взорвался Тукер. — Скажи еще, что я собираюсь разводить кур в качестве источника свиного мяса.
— Неужели? Ты просто пугаешь меня своими идеями, — начал было Дан, но Эйхорд прервал их перепалку:
— Итак, мы предполагаем, что феминистка с резкой, непримиримой позицией и твердыми политическими взглядами, которые она и не думала скрывать, встретилась с кем-то, кто хотел ее убить. Начнем отрабатывать эту версию. Кому из политиков была выгодна ее смерть?
— Чепуха, — пробормотал Дан, — надо произвести облаву на всех известных гетеросексуалов.
— Уж это мы оставим тебе.
Северный Бакхед
— Черт возьми! — сказала Эйхорду невысокая женщина с недовольной гримасой. — Я уже три раза рассказывала эту историю. Нет, четыре, если считать прессу. Да, еще телевидение, значит, пять.
— Я понимаю, миссис Райт. Всего пару вопросов, я не задержу вас долго, — успокаивающе говорил Эйхорд, придав своему лицу выражение неподдельного участия. Впрочем, он и в самом деле понимал, как муторно много раз давать одни и те же свидетельские показания.
— Дело не в том, что мне это надоело, просто я ухе столько раз рассказывала об этом, что мне больше нечего добавить.
— Конечно, — он с симпатией кивнул, — я понимаю. Но возвращаясь к какому-то событию еще и еще раз, человек иногда вспоминает новый, на первый взгляд незначительный факт.
— Да, может быть. — Она походила на маленькую птичку. Узкие косточки. Точеные черты лица, будто изваянные скульптором. Она не была хорошенькой, но в ней было что-то от кинозвезд, с которыми он сталкивался во время работы в Южной Калифорнии. Зачастую небольшого роста с незначительной внешностью, с маленькими сморщенными личиками, на экране они становились ослепительно красивыми.
— Вы уверены относительно времени?
— Абсолютно. Она как раз... Мисс Хоут как раз закончила лекцию, мы стояли вот здесь, — она показала, — и я говорила ей, как важна ее деятельность для всех нас. Она поблагодарила меня, пошла на стоянку, села в машину и уехала.
— Вы не заметили, никто не отъезжал со стоянки после нее?
— Нет, никто. Я стояла с ней около машины, а потом проводила взглядом ее автомобиль. Когда он скрылся из виду, я вернулась в здание.
— Не могли бы вы описать ее настроение, когда она уезжала?
— Ее настроение? — миссис Райт так изумилась, будто никогда не слышала этого слова раньше.
— Была ли она напугана? Обеспокоена? Расслаблена? Озабочена? Вам понятно, что я имею в виду? Как она выглядела, когда уезжала? — Эйхорд говорил мягко, настраивая ее на доверительную беседу.
— Торопилась. Она была очень деловитой и оживленной, спешила.
— Миссис Райт, я знаю, что вы — активистка женского движения. Как оценивали Тину Хоут с профессиональной точки зрения?
— Высоко. Это я могу сказать совершенно определенно. Все были о ней самого высокого мнения. Складывалось впечатление, что она просто незаменима.
— Значит, можно предположить, что смертью Тины Хоут женскому движению был нанесен заметный урон?
— Пожалуй, что так.
— Говорила ли она когда-нибудь об угрозах? Или о недоброжелателях, о ком-то, кто явно выражал враждебность по отношению к ней?
— Нет, я ни разу об этом не слышала. Ее любили все и уважали даже те, чье мнение было полярно противоположным ее взглядам. Я никогда не слыхала, что ее кто-то ненавидит, да еще так сильно, чтобы дойти до убийства. Больше того, оппоненты восхищались определенностью ее позиции, непримиримостью к предрассудкам.
Эйхорд кивнул, стараясь оценить правдивость женщины по реакции на его вопросы и выискивая малейшее противоречие в ее словах.
— Она объяснила, почему так торопилась уехать?
— Я помню, она говорила, что куда-то опаздывает. Кажется, должна была выступать в церкви, расположенной в другом конце города, порядка сорока пяти минут езды отсюда. Мне было, конечно, неудобно отнимать у нее время, но я хотела объяснить, каким важным считаю ее выступление, понимаете?
— Я понимаю, — задумчиво кивнул Эйхорд.
— Мне казалось, что ей просто необходимо знать, как высоко мы ее ценим. Но чувствуя ее нетерпение, старалась говорить как можно короче.