Старинный Вавилон был расположен в нескольких километрах за дворцом Саддама Хусейна. Веком раньше город был раскопан немецкими археологами, и все его сокровища были перевезены в Берлин. То, что осталось, должно было дорисовываться воображением. Саддам реконструировал Вавилон не в соответствии с археологическими свидетельствами, а руководствуясь лишь своими фантазиями.
Раз в год режим проводил в Вавилоне торжество, посвященное триумфу Ирака. Сам же Саддам играл в этом действе роль царя Навуходоносора.
Мы остановились у знаменитых ворот Иштар, синей арки, усыпанной выпуклыми рисунками львов, оленей и мифических существ. Я помнил только вехи истории Вавилона — Хаммурапи, висячие сады Семирамиды, смерть Александра Македонского — и почувствовал облегчение, когда к нам подошел престарелый джентльмен. От первого же его предложения я чуть не разразился хохотом. «Называйте меня Измаилом».[5] Престарелый джентльмен был археологом в Вавилоне, пока к власти не пришла партия Баас в 1968 году. Измаил предложил нам свои услуги в качестве гида.
Мы прогулялись мимо Вавилонского льва, взошли на арену, где, по предположениям, умер Александр Македонский. Кольберт, шедший около мета, горделиво заметил, что всего за два года мы побывали в местах самых легендарных Александровых кампаний — Афганистане и Ираке. «Только я почему-то сомневаюсь, — добавил он, — что меня будут помнить как Брэда Великого».
Эспера стоял, опираясь о стену.
— Оглянись. Эта великая империя поднялась и упала. Все поднимается и падает — народы и личности тоже, — сказал он. — Иногда я думаю, что не мы принимаем решения. Все решено за нас.
Кольберт его перебил:
— Опять твоя теория насчет лотереи?
Эспера проигнорировал колкое замечание и, повернувшись ко мне, продолжал:
— На секунду подумай про лотерею. Ты покупаешь билеты, включаешь ночью телик и смотришь, как какой-то придурок произносит вслух номера, написанные на мячах для пинг-понга. Никакого случая здесь нет. — Эспера рассказывал так, как будто испытал все на собственной шкуре. И закончил: — Если вычислить вес шаров, учесть температуру, влажность в помещении и тысячи других переменных, то наверняка можно узнать, какие номера выпадут. — Он удовлетворенно посмотрел по сторонам. — То же самое и здесь. Вавилон пал. Ирак пал. Когда-нибудь и США падут. Так предначертано. На пуле, ранившей Паппи, было его имя. Мы просто не смогли вовремя посчитать переменные, чтобы уберечь его. И я не знаю, хуже мне или лучше от осознания этого.
Собралась маленькая толпа. Рэйс похлопал Эспера по плечу и произнес:
— Я не знаю, согласен я с тобой или нет, но сказано хорошо. Аминь.
Кольберт же заметил:
— Тони, тебе домой пора, лечиться.
— Думаешь, что-то новое для меня открыл, белый мальчик? — сказал Эспера, и мы пошли с Измаилом в сторону ворот Иштар.
Через неделю мы готовились к пятисоткилометровой поездке в Кувейт. Отправление назначалось на шесть утра, чтобы избежать палящего дневного солнца. Мы проезжали мимо Эс-Самавы, где вчера обстреляли конвой. Город спал, мы видели только собак, лающих под фонарями. Мы ехали параллельно реке Евфрат рядом с Эн-Насирией, и, несмотря на теплую погоду увидев на горизонте свет города, я почувствовал легкий озноб. Воспоминания о нашем первом визите сюда ровно два месяца назад очень ярко всплыли в моем мозгу.
Еще через некоторое время мы проехали рядом с железнодорожным мостом Ар-Ратави и нефтяными полями РумаИлы. Потом я уснул. Проснулся в голой кувейтской пустыне.
Часть III
После войны
Каждый, смотрящий на несчастья с состраданием, должен осознавать трагедию всего происходящего; и если кто-то воспринимает несчастья без сострадания, его жаль вдвойне, так как, оставаясь безразличным, он теряет человечность.
Я прогуливался под летним солнцем по берегу озера, где собралась вся семья. Маленькие двоюродные сестры и братья играли в футбол, а взрослые тем временем смеялись и пили. Вдалеке играла какая-то группа. Я подходил к своим, хотел поддержать разговор, но никто меня не видел и не слышал. Для них я был невидимкой. В непонимании я смотрел на себя, на свое тело и видел, что на мне пустынный камуфляж, пулемет с ремнем через плечо. Моя одежда вся пропитана кровью.
По возвращении домой прошло уже несколько месяцев, но этот сон все продолжал и продолжал будить меня посреди ночи. Не каждую ночь, но, наверное, десятки раз за все время, так что теперь я заставляю себя ложиться спать только усилием воли. Иногда я просыпался после сна и шел прогуляться. Иногда делал отжимания от пола, пока не падал от усталости. Но чаще всего смотрел на потолок и пытался думать о чем-то другом.