- Я от всей души желаю уходящим, - сказал Брусилов, - счастливого пути. Некоторые думают, будто положение их может оказаться очень трудным и сложным. Это не так. Земля короля Оскара отсюда совсем недалеко - три, от силы, четыре дня пути. Дальше - Земля Александры. А уж оттуда до мыса Флоры - просто рукой подать. Если бы замысел бывшего штурмана "Св. Анны" господина Альбанова выглядел безрассудно, я не разрешил бы ему и его спутникам оставить корабль. Но через четверо суток они станут на твердую землю. Они берут с собой двухмесячный запас продовольствия. Это слишком много! Но я дал и на это согласие, чтобы гарантировать отряд от всяких возможных случайностей. Нам, остающимся, будет значительно труднее. Однако мы люди не робкого десятка и смело смотрим вперед. Итак, счастливого пути, друзья по несчастью!
Все же было что-то глубоко трогательное в минутах прощального обеда. Не только служба связывала этих людей, - в них прочно жило чувство семьи, чувство трудового братства.
Надолго запомнилась Альбанову минута, когда, в последний раз осмотрев свою каюту, окинув взглядом родной корабль, медленно сошел он по трапу, к своему отряду.
Люди стояли на льду нестройной шеренгой, одетые в меховые куртки, в теплых шапках и высоких сапогах, с лыжными палками в руках, с лямками, перекинутыми через плечи. Длинной вереницей выстроилось на снегу пять каяков, - легких лодок, поставленных на сани. И эти лодки, и сани, - все было сделано руками матросов в трюме корабля, при свете коптилок.
- Прощай, "Анна", - негромко вымолвил Альбанов, снимая шапку.
Матросы из его отряда и все провожающие тоже сняли шапки.
- Ну, в путь! - скомандовал штурман.
Набросив на плечи лямки, матросы с трудом сдвинули сани с места. Вереница каяков медленно поплыла среди льдов.
Ни одного человека не осталось на корабле, - все провожали уходивших, помогая им тащить каяки, нагруженные снаряжением и провизией. Узкие полозья нарт глубоко врезались в снег, и нелегко было продвигаться по высоким сугробам даже теперь, когда в каждой "упряжке" было по пять-шесть человек. Альбанову невольно подумалось: а что же будет дальше, после того как провожающие возвратятся?
Уже через полчаса передовой каяк остановился. Люди задыхались. Альбанов оглянулся на корабль. Силуэт "Св. Анны" чернел совсем близко, на расстоянии каких-нибудь полкилометра. Здесь начинались первые торосы: вздыбленные глыбы льда бесконечной грядой протянулись с востока на запад. Произошла первая поломка: лопнули полозья передовой нарты...
- Этак до Земли Оскара мы ни одной щепки не донесем, - проговорил матрос Губанок.
- Лишь бы сама она была, Земля Оскара, - отозвался Альбанов. - Землю Петерманна мы уже закрыли.
Кто-то предложил возвратиться за починочными материалами на корабль, но штурман спросил насмешливо:
- А если где-нибудь на острове Рудольфа поломка случится? Снова прикажешь возвращаться?
Поломку починили на месте и двинулись дальше. Силуэт "Св. Анны" вскоре скрылся за торосами. Ветер переменился. Начиналась метель... В брезентовой палатке, едва вместившей весь экипаж корабля, присаживаясь в огоньку, Брусилов что-то шепнул судовому буфетчику. Тот быстро раскрыл свою сумку и, ко всеобщему удивлению, достал из нее бутылку шампанского и несколько плиток шоколада.
- Откуда это, Георгий Львович? - изумился Альбанов, тронутый такой неожиданной и в последнее время совершенно необычной добротой Брусилова.
Капитан улыбнулся:
- Случайно сохранилось... Можно сказать - чудом! И не чудесно ли, друзья, что здесь, на 83° северной широты, где никогда не бывал человек, нам улыбнулась эта маленькая радость?..
Позже Альбанов и его спутники не раз вспоминали эту прощальную ночь в палатке, яростный вой метели и тихую дружескую беседу у огонька.
Из-за метели и торосов, преграждавших путь, отряд за четверо суток продвинулся на юг всего лишь на пять верст. А на север за это же время его отнесло на тридцать пять верст! Альбанова утешала только надежда на северный ветер: если южный передвигал льды к полюсу, то северный погонит их на юг.
Еще в течение нескольких дней отряд не утрачивал связи с кораблем. Ежедневно вдогонку за Альбановым пускался на лыжах с кем-нибудь из матросов неутомимый китобой Денисов. Брусилов не посылал его в эти опасные походы, китобой навещал отряд по доброй воле. Он приносил то горячую пищу, то запасную лопату для расчистки снега, то какую-нибудь мелочь - спички, иголки, записную книжку, карандаш, - все время ему казалось, будто Альбанов что-то забыл при сборах в дорогу.
Расстояние в тридцать-сорок километров нисколько не смущало Денисова. С радостью и изумлением встречая китобоя, матросы иногда спрашивали у него откровенно:
- Может быть, ты просто издеваешься над нами? Вон сколько мы уже прошли, а ты все время тут как тут...
Денисов смеялся и говорил весело:
- Еще на Земле Оскара обязательно догоню!..
Альбанов только покачивал головой:
- Не удивлюсь, если и на острове Рудольфа ты появишься...
Штурман любил этого энергичного, сильного, веселого человека. Полуукраинец, полунорвежец, Денисов с тринадцатилетнего возраста скитался по всем морям и океанам мира. Мальчишкой бежал он из дому от мачехи в трюме какого-то корабля в Африку, плавал юнгой и матросом вокруг света, охотился на китов в Антарктике, около Южной Георгии, наконец поселился в Норвегии, женился, снова служил на китобойных судах, уже гарпунером. Но в каких бы странах он ни был, какими бы красотами востока или юга ни любовался, одна страна звала его настойчиво и властно - родина, Россия. Узнав, что "Св. Анна" снаряжается для промысла китов на севере, Денисов оставил свой дом и все дела, и прибыл к Брусилову.
Матросам он иногда говорил:
- Зарабатываю я теперь, правда, меньше, чем у норвежцев, но ведь я дома! Вот что главное - дома!
В половине апреля, когда уже даже с самых высоких торосов "Св. Анну" невозможно было различить в белесой мгле, визиты Денисова прекратились.
Альбанов заметил, что спутники его стали молчаливее, задумчивее. Стараясь ободрить их, он говорил:
- Движемся мы, действительно, медленно, но вот уже скоро начнутся полыньи, тогда мы помчимся на каяках, - любо-дорого будет мили отсчитывать! Терпение, до свободной воды не так уж далеко...