Боксёру запросто можно работать бортпроводником. А что? Животные летают регулярно, им тоже нужен опытный сородич, который поможет справиться с приступами аэрофобии.
Наконец прибыл наш транспорт. Двое мужчин, говорящих на совершенно непонятном языке, поставили наши клетки в один ряд на тележке – теперь мы больше не видели друг друга, а могли только переговариваться. Несмотря на раннее утро, стояла совершенно дикая, удушающая, липкая духота. От невыносимой жары я вывалил язык на плечо, тяжело дышал. Мне было не до разговоров, хотелось одного – засунуть голову в ведро с холодной водой. Клетка казалась наглухо закупоренной консервной банкой. Неожиданно на ум пришли слова из стихотворения Лермонтова «Узник»: помню, как Сашка читал вслух, скользя пальцами по Брайлевскому дисплею. Красиво выражался Михаил Юрьевич, ничего не скажешь: «Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня, черноглазую девицу, черногривого коня…»
Девицу, допустим, мне не надо, да и конь гривастый тоже ни к чему, а вот на свободу хочется – сил нет, лапы совсем затекли… Сквозь решётчатое окошко своего каземата я разглядел небольшие фрагменты приближающегося здания аэровокзала.
– Тэтчер, наш аэропорт тоже назван в честь первого премьер-министра страны Давида Бен-Гуриона, – выкрикнул Ёся из своей клетки, обращаясь к таксе.
– Оказывается, именами политических деятелей называют не только собак, – ответила «железная леди».
Когда нас привезли в здание, наши подопеч… ой, никак не могу привыкнуть, хозяева уже нас дожидались.
– Как долетел, Трисон? – спросил Макс, выпуская меня на свободу.
Увидев родное лицо, я радостно завилял хвостом и громко ответил:
– Ав! – что на моем языке означало «с божьей помощью».
Он вытащил из клетки миску и, наполнив её водой из бутылки, подвинул ко мне, – попей, мол, приятель.
Водичка оказалась как нельзя кстати, а то у меня за три часа от жажды язык к нёбу прилип. Никогда ещё в своей жизни я не пил с таким удовольствием.
Рядом с Максимом стоял высокий мужчина примерно такого же возраста, облачённый в полицейскую форму. На ремне тёмно-синих брюк с одной стороны висел пистолет в кобуре, с другой – рация. В глаза бросился герб с непривычными буквами, нашитый на короткий рукав светло-голубой рубашки. На макушке красовалась маленькая тёмная шапочка-таблетка. Когда я заметил её, первое, что пришло на ум – панамка от солнца.
– Лёва, познакомься, это мой напарник – Трисон, – кивнул на меня Елисеев.
Когда я услышал, как он представил меня своему товарищу, грудь моментально выгнулась колесом, и я весь вытянулся, гордо задрав вверх голову. Мне даже показалось, что так я стал выше ростом. И вдруг я понял, как теперь буду называть Максима. Какой он мне хозяин, если мы вместе работаем? Конечно же, он мой напарник!
– Наслышан, наслышан о тебе, – произнёс мужчина, присел на корточки и, протянув мне руку, представился: – Я ваш израильский коллега, как ты уже понял. Меня зовут Лев.
Хм, я же умный пёс, мне и без слов понятно – полицейский ждёт, когда я дам ему лапу. Держи, приятель!
– Ты гляди, какой умный, – ухмыльнулся он, – я ещё даже не попросил, а он уже протянул.
А ты сомневался в моём интеллекте? Мне вот что удивительно: всё-таки мы прилетели в другую страну, а полицейский говорит по-русски, хоть и с небольшим акцентом.
– Да, он у нас такой, всё без слов понимает, – подтвердил мой напарник.
От таких слов можно совсем возгордиться собой. Что-то я начал переживать, как бы на Святой земле у меня нимб над головой не появился.
Оглядевшись по сторонам, заметил: к клетке, в которой сидел Иосиф, подошёл коренастого телосложения мужчина в круглых очках. Я обратил внимание, что на его макушке тоже была шапочка-таблетка.
Хм, они здесь все носят одинаковые панамки? Только вот не пойму, почему эти головные уборы такие маленькие? Больше всего я недоумевал от того, как они держатся на макушке. Мужчины – что один, что другой – были с коротко стриженными волосами. К чему и как они их крепят? Может быть, эти шапочки приклеены к голове?
Хозяин боксёра выпустил пса из клетки и, присев перед ним, обнял за шею.