— Разрешите?
На пороге стоял капитан Дружинин; лицо его выглядело озабоченным.
— Заходи, Сергей Никитич, — недовольно произнес Костров, не отрываясь от чтения. — Что у тебя?
— Только что звонили дежурному. Один человек желает говорить с вами с глазу на глаз.
Костров отложил в сторону газету:
— Сколько населения в нашем Калининграде?
— Порядка 350 тысяч.
— А в целом по области?
— Раза в два больше.
— Если каждый из жителей будет разговаривать лично с начальником Управления КГБ, мне придется в кабинете ночевать.
Дружинин сделал шаг вперед:
— Простите, товарищ полковник, но я не все сказал. Человек, который пожелал с вами увидеться, хочет прийти с повинной.
— Вот как? — Костров резко поднялся, и это вызвало у него боль в боку от недавно перенесенной операции. — С повинной, говоришь… Но почему он не может сам прийти?
— Боится, говорит, что за ним возможна слежка.
— Ты сам-то разговаривал с ним?
— Так точно. Я как раз проходил мимо дежурного, когда раздался звонок.
— И что теперь?
— Этот человек будет звонить через час.
Костров прошелся по кабинету, закурил. При этом отметил укоризненный взгляд Дружинина, который говорил: "Зачем, вы же после операции?"
— Вот что, капитан, садись на телефон и, как только наш незнакомец даст о себе знать, договорись с ним о встрече. Бери машину, если надо, и вези его сюда. Похоже, тут дело серьезное. Раз пожелал с повинной, значит, придет не с пустыми руками. Задача ясна?
— Так точно! Разрешите идти?
…Через пару часов в кабинете Кострова сидел человек лет 45–50, крепкого телосложения; взгляд его был настороженным. Костров и Дружинин внимательно изучали сидящего.
— Слушаем вас, — первым заговорил Костров. — И давайте с самого начала: фамилия, имя, отчество, где родились, чем занимались. Если хотите, можете курить.
— Нет, спасибо, не курю.
— Тогда слушаем.
Минуту незнакомец собирался с мыслями. Несомненно, он знал, на что шел. Но очутиться в кабинете начальника Управления КГБ под пристальным вниманием двух солидных людей в штатском… такое воспринять было непросто. И он, нервно сжав пальцы рук, заговорил:
— Дронов Василий Григорьевич, заведующий мастерской по ремонту радио и телеаппаратуры. При рождении Заремба Николай Степанович. Родился в 1922 году в городе Витебске в семье железнодорожников. Кроме меня в семье еще старшая сестра Наталья, сводная по отцу. С детства увлекался радиоделом, ходил в радиокружок при Дворце пионеров. Потом с отличием закончил радиотехникум. В 1940-м призвали. Служил на Урале под Челябинском, а как началась война, направили в Горький, в школу младших командиров. Из нее вышел лейтенантом, командиром взвода связи. В мае 1942-го под Харьковом попал в плен.
Голод, жара, нечеловеческие условия… Решил бежать. Поймали. Думал все — пуля обеспечена. Но обошлось. Через пару дней, когда я оклемался, привели меня к одному офицеру. Он, хорошо говоривший по-русски, стал меня расспрашивать. Я ему рассказал примерно то, что сейчас рассказываю вам, соврав при этом, что мои родители были репрессированы. Он заинтересовался мной, особенно по той причине, что я хорошо знаю радиодело. И предложил…
Тут Василий Дронов смолк, а Костров закончил за него мысль:
— …идти в разведшколу?
— Да, в разведшколу. Он говорил, что война скоро закончится, а жизнь дается один раз. Я понимал, что кроме пули или голодной смерти мне ничего не светит и… согласился, надеясь, что при первой же возможности перейду к своим. Попал я в Борисовскую разведшколу под Минском. До родного Витебска было рукой подать. Но… не судьба. В сентябре нашу группу в составе четырех человек забросили под Воронеж. Цель — сбор информации о грузах, проходящих через товарную станцию. Я был в группе радистом. Пока я раздумывал, как перебежать к своим, фронт переместился на восток, и мы оказались в немецкой зоне, а вскоре и снова в Борисовской разведшколе. Мне стали доверять, сделали помощником начальника отдела радиоразведки. И только в июле 1944 года забросили снова в советский тыл в Белоруссию.
— Стоп! — прервал Костров. — Если я вас правильно понял, из-под Воронежа в разведшколу вы вернулись в сентябре 1942-го, а следующий заброс произошел только в июле 1944-го? С чем связан такой промежуток времени? В немецких разведшколах готовили ускоренно.
Дронов глубоко вздохнул:
— Я уже сказал, что стал помогать обучать радистов, мне стали доверять и зачислили в штат разведшколы. А с другой стороны, подозреваю, что меня готовили к забросу в глубокий тыл.