Даже при неверном свете немилосердно коптящего жировика Михель видел: нога стала что надо. Как бы посинела и как бы вздулась. Решил не рисковать, изображая перелом. Достаточно будет сильного ушиба с отёком. В то же время стоять можно. Значит, можно и ходить, и бегать, когда понадобится. Михель поймал себя на мысли, что начинает повторяться. Хватит терзаться, что там и как там завтра. Теперь уж — со спокойной совестью и сознанием выполненного как надо дела — можно и на боковую.
Весь остаток ночи Михеля мучили кошмары, в которых главное место занимал Питер с огромной пилой, ампутирующий ногу для Михелева же блага.
V
Когда чего-то очень хочешь добиться, обычно то и получается. Питер пробудился позже всех, потому как полночи поклоны отбивал. Судя по всему, в сознание-то давненько пришёл, да не знал, с какой рожей перед командой предстать. Михель, сперва терпеливо дожидавшийся, когда святоша окончательно угомонится, а затем долго и мучительно «обрабатывавший» во тьме свою ногу, едва сдерживал широчайшую улыбку. Ведь он уже точно знал, что скажет ему Питер. Потому как предмет внимания выглядел ужасно, вернее, по мнению хозяина, нога выглядела прекрасно, как ей и следовало. В то же время, когда Михель для проверки осторожно-незаметно касался ногой переборки и даже нажимал на неё, боли почти не чувствовалось.
«Скорей давай, чего ты там медлишь-то?» — Михель уже начал поругивать про себя пьянчужку-соню. Ужасно хотелось в гальюн, а он не мог решить, ковылять туда до Питерова осмотра или после. Хотя вопрос в другом: не когда, а как сходить? Вдруг да Михель не в меру преуменьшил костоправные способности Питера, а на деле тот подобных симулянтов-заговорщиков как орешки щёлкает? К счастью, терпение, вкупе с мочевым пузырём, лопались не только у Михеля. В один из проходов Йост ровно ненароком уронил на койку Питера что-то увесистое, и ему поневоле пришлось «просыпаться» и подниматься.
Питер начал что-то мямлить, с трудом подбирая слова, объяснять своё поведение, но Йост прервал его самым бесцеремонным образом:
— Знаем, плавали, сколь раз уж одно и то же! Ты вот лучше того молодчика нам огляди да скажи, когда его задница вновь банку греть начнёт. Я тут давеча на палубу выглядывал — китами пахнет прям невмоготу! Так и шныряют вокруг да около, с силами собираются. Того и гляди, на штурм пойдут — «Ной» таранить. Посему надобно бы упредить злодеев — самим вылазку за борт наладить, сорвав их коварный умысел. Чтоб вражины кровью умылись, а мы чтоб в той кровушке не утопли.
Йост понизил голос на последней фразе, и Михель вдруг понял: это для того он, чтобы Ян не услышал про кровь. Ай да гарпунёр! Михель заметил, что все, рты разинув, переваривали складную, в некотором роде даже учёную речь обычно немногословного Йоста. Помимо воли Михель в душе всё больше и больше уважал гарпунёра. Причём начало этому уважению, как ни странно, положила ссора в кубрике, когда Йост столь лихо угадал и упредил Михелев замысел насчёт воспользования ножом. А сейчас как изрекает — ну ровно фельдмаршал кор-де-баталь[119] на имперском совете представляет! Какой роскошный ландскнехт из него бы получился. А флибустьер?!
Умиление Йостом длилось чуть-чуть. Тот, верно, давно приметил подрагивание ресниц Михеля и посему, внезапно склонившись к самому уху, гаркнул во всю силу лёгких:
— Правильно, ландскнехт!
От полной неожиданности сердце Михеля сжалось, да и не только оно. Михель понял, краснея, что на штанах у него появилось мокрое пятно. А ведь сейчас Питер явно в том районе и начнёт копаться. Стыдоба!
— Напужал ведь, медведище! Так что и гальюна теперь не надобно, — заорал Михель в свою очередь.
— То-то, я чую, в кубрике пованивает, — замахал перед носом Якоб, захваченный общим весельем. И ткнул в гарпунёра: — Этот медведь сгребёт тебя сейчас в охапку и отправит за борт полоскать. Будешь барахтаться, покуда не заявишь, что нога, по твоей же дурости покалеченная, не вылечилась окончательно.
— Лучше б сгребли меня до другого, более нужного места. До гальюна, к примеру.
— Пошли, — просто сказал Йост. И в этом «пошли» был он весь.
Лишь подняв Михеля, мощно, но достаточно бережно, гарпунёр сообразил, что он не один в кубрике. Тут ведь ещё Виллем, только что зубами от злости не скрипящий, и прочие, для которых помощь Михелю — нож острый в сердце.