Ян и Адриан одновременно испуганно вздрогнули, и это не укрылось от Михеля.
— Пушку-то вы, друзья, за каким делом в крюйт-камеру закатывали да на ключик... вот этот самый запирали? Отвечу. Чтобы в щепки разнести вельбот один непокорный. Вот сейчас пристроим тебя ладненько-ровненько — и то дельце обстряпаем. Спорим, ну хотя бы на твой бывший корабль, что первое же ядро точно в серёдку положу?!
II
Осталось-то всего ничего — гарпун поднять да швырнуть точно и с силой надлежащей, — и тут Питер вдруг зачудил. Не в лад загрёб веслом, затем совсем его опустил, схватился обеими руками за сердце и заорал каким-то диким, ну совсем не своим голосом:
— Стой! Табань, говорю! Разворачивай немедля! — И видя, что его не понимают, закричал снова, страшно напрягаясь лицом так, что жилы на шее чудом не полопались. Словно прочие не сидели, опешив, на соседних банках, а прятались не менее чем в полумиле. — Да не пьян я! Разворачивай к буйсу! Сердцем чую — не ладно там!
— Ландскнехт, бедокур, что ли чего чёрного замыслил?! — первым опомнился Виллем; ну да помыслы Виллема, как всем ведомо, последнее время повсеместно в одну сторону повёрнуты.
— Точно не ведаю, но худое что-то.
— Чего тогда застыли?! Разворачивай! Йост, брось гарпун, давай на вёсла тож! — Как и Питер, обмирая сердцем, враз и наперебой зашумел весь вельбот.
Экипаж знал, что книгочею, пьянчужке и пророку Питеру в определённые моменты надо верить беспрекословно.
— Рванём, ребята, коли так, — подал наконец звучный рык гарпунёр, — не за китами счёт идёт — за жизнями. Адриановой и своими.
— Смотри-ка, буйс бортом к волне развернуло! Адриан бы подобного безобразия не допустил...
— От ведь резвые какие! — Михель от изумления даже по ляжкам себя громко хлопнул. — Скачут по воде аки посуху. Не ты ли знак какой скрытый подал, перевёртыш? — зыркнул сердито-требовательно на Яна.
Крутая волна, резко накренившая корабль, едва не вывалила Михеля за борт и дала ответ на все вопросы. «Нас же развернуло и болтает чёрт-те как. Вот они и всполошились».
— Ну-ка, Ян, покажи своё мастерство, не зря ж вы со шкипером только что не целовались. А я схожу пушчонку проведую, справлюсь: голос по-прежнему может подать или окончательно осипла в этой сырости?..
Михелю мучительно, буквально до спазмов, хотелось опрокинуть стаканчик-другой. Дикая смесь чувств, прежде всего восторга, но и тревоги тож изрядно, требовала успокоения другой смесью сверху, прежде всего смесью джина и воды. Проклятый ключ от брот-камеры ровно нашёптывал: «Ты только послушай, с каким ангельским звоном я проворачиваюсь в замке. С моим звуком может сравниться разве что тонкое позвякивание бутылочного горлышка о край тонкого стакана. Это тебе не грубый скрежет проржавевших замков и ключей, ведущих в давно брошенные палаты и опустошённые кладовые».
«Шёпот» звучал так явственно, что Михель вынужден был схватиться руками за голову и сжать её так, что виски заломило.
«Михель, у тебя никогда не было столько спиртного! А здесь его столько, что дюжину дюжин раз можно упиться до чёртиков. Ты этого хочешь немедленно? Ведь джин упакован в бочонки, бочонки под палубой, в трюме, трюм на буйсе "Ноя". А ещё, послушай, "Ной” теперь весь — от киля до клотика — твой! По меньшей мере уже с полчаса как. И джин не поможет тебе осознать этот прекрасный факт лучше, чем оно есть на самом деле».
Надо, надо привыкнуть к тому, хотя и трудно будет, что он в одночасье заделался судовладельцем. Никогда бы, верно, не смог стать армейским генералом на суше, зато вот так вот, довольно легко, стал капитаном на море. «Мы, конечно, дату рождения новой грозы морей отпразднуем, но попозже. Когда никто больше на мои права собственности покуситься не посмеет». И Михель решительно сдвинул ключ от брот-камеры вниз по связке, чтобы в руке у него оказалась отмычка от крюйт-камеры.
— Это, конечно, не бомбарда[122], — Михель довольно критически входил во владение своим имуществом, — ну так и нам не горнверк[123] долбать. Хватит и одной пробоины в борту вельбота. Надо будет, как ворвань продам, перво-наперво пушками обзавестись. Полдюжины, а то и дюжину прикупить...
Какой-то умелец — явно не корабельный плотник, молчун и тихоня Якоб, а на берегу ещё, — приспособил к вертлюжной в общем-то пушчонке[124] лёгкий съёмный деревянный станок на колёсах. Сейчас, когда некого кликнуть на подмогу, это нехитрое дополнение сослужит добрую службу. Пока Михель примеривался, что и как, тут и Ян подоспел.
123
Горнверк — тин укреплений так называемой «Голландской системы фортификаций» крепости Бреда.
124
Вертлюжная пушка — крепилась непосредственно на борт верхней палубы, в отличие от тяжёлых орудий на нижних, батарейных палубах.