Я не имел времени долго рассуждать. Услышав мои укоризны, Эмилия встала и, с величайшим достоинством, повелительным голосом оскорбленной добродетели и невинности, сказала мне:
— Сэр, я честная девушка и не в состоянии обманывать ни вас, ни кого-либо, и до сих пор не сделала еще поступка, которого принуждена была стыдиться. Какие бы ни были причины, заставившие меня раскаиваться в излишней моей доверенности к вам и переменить о вас мнение, я не стану утаивать их; вы вполне узнаете о них из этого письма. — И она подала мне письмо отца моего к Сомервилю.
В одно мгновение загадка объяснилась, и изобличение вспыхнуло на моем лице, как порох на полке ружья. Виновному и уличенному самым ясным доказательством, мне оставалось бы только предоставить себя на ее милость. Но покуда я стоял в нерешимости и не знал, что делать, Сомервиль вошел в комнату и приветствовал меня ласково, но холодно. Видя Эмилию в слезах и в руках у ней письмо моего отца, он догадался, что между нами произошло, или еще происходит объяснение. В этом случае искреннее сознание, что я чувствовал ложный стыд открыться в своей любви к Эмилии, было бы, без сомнения, самое лучшее, но мой истинный и верный друг, демон, подоспел ко мне на помощь и напомнил о лжи, о той цепи, которою он с давнего времени опутывал меня, и принимал все предосторожности к тому, чтобы я ни в каком случае ни на одно звено не прервал ее; по счастию, это было тогда для меня выгоднее, нежели откровенность.
— Я должен сознаться, сэр, — сказал я Сомервилю, — что все эти видимые доказательства справедливо обвиняют меня. Мне остается только надеяться на терпеливое внимание и просить позволения объясниться. Заключения, сделанные отцом, из бывшего между нами разговора, совершенно справедливы, но не угодно ли вам принять во внимание, что этот разговор начался с объявления мною желания посетить вас и представить вашей дочери сувенир, с такой заботливостью сберегаемый мною в продолжение долгого моего отсутствия, и вы увидите в моем поведении противоречие, которое трудно объяснить. Но уверяю вас, что несмотря на все эти несообразности, истина и постоянство мое, наконец, обнаружатся. Вы, вероятно, засмеетесь пришедшей мне тогда в голову мыслей ревновать отца, расточавшего неумеренные похвалы мисс Сомервиль. Вовсе не полагая, что он знает о моей любви, я начал страшиться, не намекает ли он мне о своей. Он вдовец, здоров и не стар, и мне казалось, что он ожидал только моего одобрения, чтобы оправдать свой выбор мачехи для меня и моей сестры. Таким образом, находясь между любовью к мисс Сомервиль и уважением к отцу, я почти не знал, как мне поступать. Со стыдом признаюсь теперь, что хоть на одно мгновение мог подозревать отца, но удрученный этим ошибочным предположением привязанности его к особе, составляющей единственный предмет моего обожания, я не в состоянии был заставить себя открыть ему свои чувства, боясь возобновления неудовольствий между нами, которые в таком случае родили бы самое непреодолимое препятствие к нашему примирению. Эта мысль терзала меня и понуждала спешить сюда. Спросите извозчиков, и они вам скажут, что я всю дорогу погонял их, постукивая испанским талером в стекло кареты. Я боялся, чтоб отец не приехал прежде меня, и мое разгоряченное воображение представляло его, стоящим на коленях перед моей возлюбленной Эмилией. Не судите меня слишком строго и позвольте надеяться на такое же снисхождение и милость, какую оказали вы мне в первое наше знакомство.
Последние эти слова слегка напомнили ему происшествие в трактире и случай, познакомивший нас. Защита моя была недурна, недоставало только одного, чтобы сделать ее превосходною — правды; но так как судьи сильно расположены были в пользу подсудимого, то меня скоро простили, присоединивши только просьбу быть осторожнее на будущее время. Примирение заставило Эмилию пролить еще несколько слез; и она вскоре ускользнула из комнаты, чтобы оправиться от волнения чувств. Сомервиль, оставшись со мной вдвоем, рассказал мне о сделанном условии насчет брака моего с его дочерью. Как это справедливо, что ссора любовников оживляет любовь! Мне была протянута прелестная белая ручка, и покрылась моими поцелуями тем с большим восхищением, что я едва не потерял ее навсегда. Один только тот, кто враждовал с бурями и едва не потерпел кораблекрушения, вполне может ценить удовольствие быть в безопасном месте.
Обед и вечер были из числа счастливейших в моей жизни. Мы не долго сидели за вином, потому что я предпочел лучше последовать за моей возлюбленной в маленькую гостиную, где приготовлены были чай и кофе и где находились музыкальные инструменты. Эмилия пела и играла для меня, я также пел и аккомпанировал ей, и когда пробило полночь, и был дан сигнал расходиться, я полагал, что все стенные и карманные часы в доме были, по крайней мере, тремя часами впереди.
Только что положил я голову на подушку, как начал призывать себя к строгому отчету за свое коварство и обман. Не знаю почему, совесть всегда самый несговорчивый господин, с которым трудно сладить. Вы можете избавиться от счета портного, переехавши через Ламанш, но докучливость совести следует за вами к антиподам и непременно заставляет удовлетворить себя. Припомнив происшествие того дня, я увидел, что чрез ничтожный случай и неизвинительный обман, я едва не потерял мою Эмилию. Рано или поздно, думал я, эти черты моего характера наверное обнаружатся, и я погибну под преследованиями стыда. Достигнутый мною теперь успех ничто в сравнении с риском, которому « подвергался потерять навсегда любимую особу и уважение ее отца. Во имя ее я дал себе обещание навсегда оставить свою адскую привычку. Потому говорю теперь об этом обете, что он был первым переломом к моему выздоровлению и долго поддерживал меня, по крайней мере, до тех пор, покуда позволяли привычка и житейские приключения. Я забыл в то время, что для того, чтобы быть откровенным, надобно быть честным. Нет причины ничего скрывать, когда не сделал ничего дурного.