8 июля, вскоре после рассвета, перед церковью стали собираться мужчины и женщины, так что берег вскоре был переполнен. Здесь были загорелые, босые матросы с каравелл в широких штанах, плотных бумажных блузах и красных шапках. Между ними виднелись солдаты в латах, нагрудниках и шлемах. Матросы и солдаты были окружены семьями и друзьями. Хотя многие женщины были и в ярких платьях, но головы и плечи они покрыли черными платками — их можно было принять скорее за участниц похоронной процессии, чем за провожающих, которые пришли пожелать удачи молодым и здоровым людям, отправлявшимся в смелое плавание. И вдруг (согласно интересному описанию Узориу), словно по какому-то общему побуждению, они дали волю своим чувствам в громком плаче и стенаниях. Обливаясь слезами, они кричали:
«Ах, несчастные смертные! Смотрите, какую судьбу уготовили вам честолюбие и жадность. Какие более страшные наказания могли бы пасть на вас, если бы вы совершили самое ужасное преступление. Через какие отдаленные и беспредельные моря должны вы проплыть, каким огромным и безжалостным волнам должны вы бросать вызов, какие опасности грозят самой вашей жизни в этих отдаленных землях! Не разумней ли было бы для вас встретить любую страшную смерть [какой бы она ни была] здесь, на родине, чем отправляться в сокрытые от нас земли, далеко от отечества, и найти могилы в соленых глубинах моря!»
Был или не был слышен на самом деле этот оперный хор стенаний на берегах Тежу в тот день, этого мы никогда не узнаем, но мы можем быть уверены, что в ту минуту подобные чувства владели многими сердцами. Нам рассказывают, что даже суровый, сдержанный Гама пролил слезу. Он тотчас же, однако, вытер глаза и, собрав офицеров и матросов, повел их в церковь на прощальную мессу[245].
Здание было слишком мало, чтобы вместить всех желающих, и многим из матросов с их семьями и друзьями пришлось стоять снаружи, на солнцепеке с обнаженными головами в течение всей этой торжественной церемонии. В церкви можно было видеть красочное и яркое зрелище. Маленькие окна пропускали лишь немного солнечных лучей, и свечи в полумраке бросали блики на золото и серебро, сталь и драгоценные каменья, выделяя шлемы, эфесы мечей и металлические нагрудники, тускло отражаясь на бархате плащей и шелке освящаемых знамен. Когда замерли заключительные слова мессы, ударили колокола церкви и монастыря. Из церкви участники мессы процессией двинулись на берег, где лежали вытащенные на песок лодки с кораблей. Викарий церкви возглавлял шествие, за ним следовали священники и монахи, сложив руки и преклонив головы, ступая неспешно и торжественно, с пением литании. Затем шли, размахивая курящимися кадилами, церковные служки, далее священник с крестом и другие священнослужители в длинных облачениях. Вслед за ними шагал Гама, один, с высоко поднятой головой, с суровым видом, без тени улыбки. Не оглядываясь по сторонам, он нес зажженную свечу. За ним — офицеры и матросы его флотилии, по два в ряд, и каждый тоже держал зажженную свечу. И вот, окутанная синеватыми облаками курений, с размерным пением литании, под восклицания толпы, отвечающей на возгласы священников, длинная процессия достигла побережья. Викарий обернулся, и тотчас все присутствующие пали на колени, преклонив головы. Прелат принял общую исповедь и даровал полное отпущение грехов[246] всем, кто мог сложить свою голову в путешествии. Служба закончилась, все встали, и по приказу капитанов офицеры и матросы взошли в лодки и отплыли на корабли.
Великолепное зрелище представляла река Тежу в тот достопамятный июльский день, когда она была усеяна лодками, наполненными моряками в блестящих латах или в алых, зеленых, желтых, белых, синих и пурпурных одеждах. Флаги и вымпелы всевозможных форм, размеров и цветов реяли на ветру, пестрые ливреи слуг и яркие одежды толпившихся на берегу людей, вместе с серебристыми отблесками от поднимающихся и опускающихся весел, дополняли эту яркую картину. Это было волнующее зрелище, ибо, по словам одного старого хрониста, «казалось, что это не море, а цветущий луг».
Выстроившись на палубе, солдаты громко затрубили в трубы. На мачте флагманского корабля «Сан-Габриэл» был поднят королевский флаг, музыканты забили дробь на барабанах, заиграли волынки и бубны, тамбурины и флейты, заглушая крики, плач и жалобы тех, кто был на берегу или в утлых лодках, выплывших на рейд, чтобы поймать с борта корабля последний взгляд близких людей.
245
Согласно преданию, месса совершалась на каменном алтаре, который сохранялся до 1872 года у подножия часовни господа Иисуса Покровителя Мореплавателей, расположенной в казармах, построенных против церкви. Описание мессы было извлечено из неопубликованной рукописи «Хроника св. Иеронима», находящейся в монастырской библиотеке, и пересказано настоятелем монастыря известному историку конца XIX века Тейшейра ди Арагану. Настоятель показал ему также три камня в мусорной куче, которые, по словам настоятеля, были подлинными камнями алтаря
[Тейшейра ди Араган — португальский историк XIX века, автор несколько раз переиздававшейся монографии «Васко да Гама в Видигейре».
Sic transit gloria mundi! — «Так проходит земная слава!» (латинская поговорка) — Прим. ред.]
246
Право предоставлять полное отпущение грехов отплывающим мореплавателям было даровано буллой папы Мартина V (1417–1431) по просьбе принца Генриха Мореплавателя Текст этой буллы не найден.
По словам Барруша, плачущих во время отплытия было так много, что берег перед церковью можно было бы назвать «Берегом слез».