В субботу 7 апреля 1498 года флотилия подошла к Момбасе, прекраснейшей гавани на всем восточном побережье Африки. Вид на город с кораблей вызвал у уставших от долгого плавания португальских моряков тоску по родине. Город был построен на склоне каменистого полуострова, выдававшегося в море.
Окна и террасы его выбеленных каменных домов такие же, как на Полуострове [Пиренейском], и он так прекрасен, что наши люди чувствовали, будто они прибыли в какую-нибудь часть своего королевства [Португалии]. И хотя все были очарованы этим видением, Васко да Гама не разрешил лоцману ввести суда в гавань, как тот хотел, потому что уже подозревал его, и бросил якорь в открытом море.
Правитель Момбасы, несомненно, был уже информирован о приключившихся вдоль побережья злосчастных инцидентах или гонцами, прибывшими по суше, или каким-нибудь судном, так как, едва португальские корабли показались на горизонте, их вышла встречать завра [то же, что и доу]. Несколько арабов взобрались по трапу на палубу «Сан-Габриэла» и спросили Гаму, откуда он прибыл, кто он и чего он ищет. Гама через Аффонсу Мартинша сказал им, что хочет получить провизию. Подозревая предательство, он приказал поднять и полностью вооружить всех больных в трюмах, как и всех здоровых.[279] Когда посланцы покинули судно со всевозможными, чересчур торжественными заявлениями о дружбе и с обещаниями о помощи, Гама стал опасаться вероломства больше, чем когда-либо, и установил на всех кораблях ночные караулы. В полночь к «Сан-Габриэлу» тихо подошла завра с сотней вооруженных людей. Когда они начали перелезать через борт, Гама остановил их и разрешил подняться на судно только нескольким. Через некоторое время и эти последние отплыли. Было очевидно, что момбасцы произвели разведку, чтобы установить, насколько португальцы бдительны.
Шейх Момбасы продолжал проявлять двуличность и прислал Гаме подарки: «овцу, множество апельсинов, лимонов и сахарного тростника, а также перстень, как залог безопасности, передав, что если он пожелает войти в гавань, шейх снабдит корабли всем необходимым» Гама вновь совершил серьезную ошибку в своих отношениях с арабами побережья. Его ответные дары взамен полученного продовольствия состояли всего-навсего из жалкой нитки коралловых бус. Вместо того чтобы послать с этим ничтожным подарком кого-либо из своих офицеров, он послал двух осужденных преступников из числа тех, которых вез с собой. Несмотря на это грубое нарушение всех правил приличия, посланные им люди были приняты весьма гостеприимно. Им показали весь город и, когда они собрались возвращаться на корабль, вручили образцы гвоздики, перца и зерна — всем этим шейх мог снабдить командующего.
Когда на следующее утро корабли медленно входили в гавань, беспорядок, возникший в результате легкого столкновения двух судов, дал нескольким арабам, находившимся на кораблях, возможность спрыгнуть за борт в плывущую рядом завру; и в тот же момент два мошенника-лоцмана, нанятые в Мозамбике, нырнули в воду, поплыли к завре и таким образом сбежали Гама впал в страшную ярость, и в ту же ночь к нему приволокли двух из тех четырех людей (неизвестно, арабов или негров), которых Паулу да Гама захватил в челноке у Мозамбика. Он потребовал, чтобы они рассказали ему все, что они знают о заговоре момбасцев против него. Бедняги уверяли, что ничего не знают. Плотно сжав губы и прищурив глаза, Гама повторил свое требование. Они упорно утверждали, что ничего не знают. Тогда Гама повернулся к офицеру и промолвил: «О pingo!» («Капли!»). Разведен огонь, на него поставлен таз, в таз налиты масло и смола. Вскоре смесь запузырилась и закипела, издавая запах дегтя Двое несчастных были обнажены, а их руки связали так крепко, что они не могли шевельнуться. Один из матросов зачерпнул ковш кипящей жидкости и встал рядом с Гамой. После третьего отказа пленников Гама кивнул головой Матрос выступил вперед и медленно, сосредоточенно начал лить кипящее масло, каплю за каплей, на гладкую обнаженную кожу сначала одному, потом другому. Они корчились, громко кричали и стонали. Ковш опустел, кожа покрылась страшными волдырями и разъедающими ожогами. Гама ждал в гробовом молчании. Затем тот и другой признались. Они слышали от людей шейха, которые приходили на судно, что тот намерен заманить корабли в гавань, а «затем напасть на португальцев, когда они забудут осторожность, и отомстить за то зло, которое Гама и его люди совершили в Мозамбике». Эти показания, данные стонущими пытаемыми людьми, были недостаточны для Гамы. Он снова кивнул головой, ковш снова погрузился в таз, и снова жгучая жидкость, капля за каплей, полилась на истязуемых. Один из них не смог больше вынести муки и, раздираемый болью, отчаянным усилием вырвался из рук своих палачей, подбежал к борту, и, хотя руки его были связаны, прыгнул в воду. Гама, видя, что он не сможет выпытать больше ничего и у второго, приказал убрать его прочь. Тому также удалось освободиться и уплыть на берег под покровом темноты.
279
Автор «Рутейру» замечает в этом месте, что на кораблях был крайний недостаток людей, «так как даже те немногие, которых мы имели, были очень больны».