Утро застало их на прежнем месте.
Лои всю ночь провел на палубе, помогая Гюнни и Лейфи. Разделывая рыбу, каждый из них помечал свой улов: Гюнни надрезал рыбе хвост, а Лейфи отрубал передний спинной плавник. Такая метка называется «без переднего, с цельным хвостом», объяснил Лейфи.
За помощь они отдали Лои несколько лабарданов, пусть, сказали они, на вырученные деньги купит себе конфет.
Погода держалась все такая же. Над островом нависало хмурое небо, море у выхода из залива бурлило и пенилось. Но, как ни мрачен был здешний пейзаж, он не производил впечатления безотрадности — кругом кипела жизнь. Казалось, будто сюда, к этому северному острову, собрались на тинг[14] птицы со всех концов света. В одиночку или огромными стаями они сплошь покрывали и сушу и море. От птичьего базара исходил неумолчный гомон, передохнуть от которого можно было лишь ночью, когда появлялся добрый Оле-Лукойе и закрывал тебе уши.
После обеда все слушали по радио специальную передачу для рыбаков. Ребята лежали по койкам, а Лои сидел за столом и на листе бумаги, который дал ему Конни, рисовал судно с богатым уловом. В торжественной тишине кубрика звучали приветы и поздравления, адресованные рыбакам.
Вдруг все переглянулись и затаили дыхание. Диктор прочла:
«Гюннару Хальдоурссону с моторной шхуны „Слейпнир“ из Дальвика передает сердечный привет одна дама, которая ждет, тоскует и надеется. Она скрылась под девизом „Белые чайки“».
Эта весть произвела на судне впечатление разорвавшейся бомбы. Все загалдели, стараясь перекричать друг друга, так что в кубрике поднялся невообразимый гвалт. Из рулевой рубки прибежал Ауси и присоединился ко всеобщему шуму.
Целый день только и разговоров было что об этом привете. Правда, Гюнни в ответ на все расспросы уверял, будто понятия не имеет о том, кто мог его послать. Рыбакам оставалось самим строить догадки.
Это было несложно. Белые чайки, рассуждали они, означают птиц на Гримсее. Несчастной женщине осточертело не видеть вокруг никого, кроме чаек, и Гюнни нужно поскорее плыть на берег и спасать эту исстрадавшуюся душу, а то ее уведет у него из-под носа какой-нибудь краснобай. Нельзя не откликнуться на мольбу о помощи.
— По радио передавали, что на Гримсее сегодня вечером праздник, — сказал Ауси. — По-моему, самое правильное будет сойти на берег…
— Как же мы туда попадем? — спросил Лои.
— Гюнни нас перевезет вплавь, на закорках!
Вечером ребята так насели на Гюнни, что тому пришлось уступить.
К задней стене рулевой рубки был принайтовлен небольшой ялик. После ужина его отвязали и спустили на воду. На берег могли попасть не все — скорлупка брала на борт не больше четырех человек. Когда в нее уселись Гюнни, Лейфи, Конни и Ауси, ялик заметно осел.
— А мне с вами нельзя? — крикнул Лои.
— Давайте возьмем парнишку, — сказал Конни. — Ему интересно будет посмотреть, как на Гримсее устраивают праздник сельди. Я за ним пригляжу.
Лои помогли спуститься в ялик. Конни принял его и посадил на заднюю банку.
— Только не дыши, пока не доберемся до берега, а то пойдем ко дну, — засмеялся Ауси.
В этот вечер не одни они собрались на гримсейский праздник: от кораблей, стоявших на рейде, к берегу гребли еще три лодки. Может быть, сойдет и кто-нибудь из команды «Сигюрдюра Йоунссона»?..
Они пристали возле пирса и втащили ялик под навес.
— Иди сюда, Лои, давай руку, — сказал Конни, протягивая ему свою.
— Это клуб? — спросил Лои и указал на постройку белого камня, перед которой прогуливались несколько рыбаков.
— Нет, это сельдяной барак. В нем живут женщину, приехавшие работать на засоле. Клуб у них вон там, на холме. Серое такое здание…
— Гюнни, не хочешь поискать тут кого-нибудь из знакомых? — спросил Ауси, кивая в сторону сельдяного барака.
— Я? Ты в своем уме?
— Все давно ушли на праздник, — сказал Лейфи Сутулый и втянул голову в плечи.
Рыбаки двинулись по узкой тропинке мимо сельдяного барака. Тропинка, по-видимому, и вела к клубу — все держали курс в ту сторону; даже длиннохвостые крачки и те слетались туда же.
Клуб находился у самой дороги, неподалеку от берегового откоса, круто обрывавшегося к морю. Это было обветшалое строение из рифленого железа, с островерхой крышей и бетонным подвалом; когда-то выкрашенное в серый цвет, оно теперь было испещрено пятнами ржавчины.
Народу возле клуба собралось много. Вдоль стены, поодиночке или группками, стояли мужчины: некоторые в бахилах, другие — те, что решили принарядиться, — в башмаках. На крылечке у входа тоже толпился народ. Задние приподнимались на цыпочках, пытаясь заглянуть в зал, откуда доносились звуки гармони, временами заглушавшиеся криками и взрывами смеха. В окна были видны танцующие пары. Кое-кто из мужчин захватил с собой фляжки, и теперь их пускали по кругу среди своих.