Именно в таком состоянии находился экипаж «Слейпнира», когда судно покидало гавань Эскифьордюра, где команда три дня отсыпалась.
Лои с тяжелой головой поднялся из каюты по трапу. В рулевой рубке несли вахту Ауси и Конни, они молча смотрели на море.
— Есть новости? — спросил Лои, потягиваясь и вставая у окна по правому борту.
— Как-то хило с новостями, — пробормотал Ауси.
— Что это за остров? — спросил Лои, показывая на скалистый утес неподалеку от берега.
— Скрудюр.
— Там кто-нибудь живет?
— Да, скрудюрский хозяин.
Лои недоверчиво взглянул на Конни:
— Какой еще хозяин?
— Ты никогда не слышал сказку про скрудюрского хозяина?
— Нет, а что это за сказка?
И Конни поведал Лои историю о дочери пастора, которая однажды исчезла со своего хутора в заливе Фаускрудс-фьорд. Никто не знал, что с нею сталось. Но как-то раз на остров Скрудюр попали рыбаки, они решили укрыться там от непогоды. На берегу они обнаружили большую пещеру и спрятались в ней. Был среди рыбаков матрос по имени Торстейн, и он начал читать риму[20] про Христа. Не успел Торстейн прочитать нескольких строф, как из глубины пещеры донесся голос: «Этим ты потешил мою женушку, но не меня». Тогда Торстейн начал читать другую риму, и через несколько строф из глубины пещеры опять послышался голос: «А теперь ты потешил меня, но не мою женушку. Угощайся кашей, Стейни».
Тут же из стены появился огромный черпак, полный овсяной каши. Ее хватило на всю команду.
— Это правда? — спросил Лои.
— А через несколько лет заходит пастор в свою церковь и видит в углу неизвестно откуда взявшийся гроб. Открыл пастор гроб, а там его дочь. И когда дочь пастора хоронили, возле кладбища стоял старый тролль и горько-горько плакал. Как только похороны закончились, тролль на глазах у всех спустился на берег и вошел в море. Но он не утонул, а заскользил по воде, как на лыжах. Так он пересек Фаускрудс-фьорд и вышел на остров Скрудюр. С тех пор туда никто не заглядывал.
— Может, зайдем к нему на чашку кофе? — предложил Ауси.
— Какую ты знаешь уйму историй! — восхитился Лои. — Откуда?
Но Ауси не дал Конни ответить.
— Да он их выдумывает. Когда Конни скучно, он начинает сочинять сказки. Он у нас, к твоему сведению, сочинитель, скальд.
— Ну да?
— Конечно. Конни такой фантазер, что сам не отличает правду от выдумки.
— Ты, Лои, не обращай внимания на Ауси, у него с самого Рёйвархёбна мозги набекрень. А история про скрудюрского хозяина — это древнее народное предание.
— И про пастора на Кольбейнсее тоже?
Конни кивнул.
— И про мальчика и белого медведя?
— Конечно.
Не было такого мыса или острова, о котором Конни не знал бы какой-нибудь истории. За то время, что Лои плавал на «Слейпнире», он услышал множество сказок и стихов, связанных с различными местами.
— Читать ты, видно, так и не выучишься, только и остается, что рассказывать тебе истории, — заметил однажды Конни.
Эти слова задели Лои за живое.
— Как это не выучусь! — возмутился он. — Вот возьму и выучусь.
Теперь, когда ему было некуда девать время, он все чаще брался за «Морской ежегодник» и по складам читал его.
Ночи стали заметно длиннее, экипаж начала одолевать усталость. Лои все дни казались на одно лицо, они больше не приносили неожиданностей: он слишком хорошо знал, что будет происходить в следующую минуту. Теперь при аврале он даже не слезал с койки, только прислушивался к оборотам машины и мысленно присутствовал на палубе.
Первый же замет по выходе из Эскифьордюра оказался удачным, и «Слейпнир» доставил улов в Сейдисфьордюр. Кэп снова был в ударе, рыбаки давно уже не делали промахов, невод раз за разом приносил хороший улов. Сельди попадалось все больше и больше, «Слейпнир» занимал одно из первых мест среди судов промысловой флотилии. Путина обещала быть рекордной.
Однажды вечером Лои лег спать расстроенный — его тревожила Лёйвей. Кайра стала на судне всеобщей любимицей, и удачи последнего времени приписывались исключительно ей. Но птица вдруг отказалась есть и целый день пролежала в коробке из-под бахил, дрожа от озноба.
Тревога не давала Лои уснуть. Он долго ворочался, потом встал и пошел проведать птицу.
Войдя в рубку, он не обнаружил там коробки.
— Где Лёйвей?
— Умерла, — ответил Ауси. — Я отнес ее на корму.
Такое просто не укладывалось в голове. Но вот Лои прошел за рубку, увидел птицу с застывшими, поднятыми кверху лапками, и сомнений у него не осталось.
20
Рима — один из видов исландской поэзии, длинное повествовательное произведение в стихах.