ей двери, и на то, что я, разгневанный, сказал вчера несколько слов, то я не позволю судить себя. Нет, спор должен быть разрешен в бою с моим обвинителем. Это мое право, и я его использую. – Я сама буду обвинять вас, – послышался глухой голос Розамунды, – и если вы хотите, то можете доказать на мне свою правоту и зарезать меня, как зарезали его. – Да простит вас бог, Розамунда, – сказал сэр Оливер и вышел. Когда он вернулся домой, в его сердце был ад. Он не знал, что ждет его в будущем, но его злоба против Розамунды была так велика, что в его сердце не было места отчаянию. Им не удастся повесить его. Он будет отбиваться руками и ногами, и все же Лайонель не должен пострадать. Он позаботится об этом. Мысль о Лайонеле немного изменила его настроение. Как легко было ему разбить их обвинение, как легко было ему заставить ее на коленях умолять его о прощении. Он мог сделать это одним словом, но он не сделает этого, так как это слово погубило бы его брата. В тихие ночные часы, когда он лежал без сна и спокойнее смотрел на вещи, его настроение несколько переменилось. Он перебрал в уме все улики, которые привели ее к этому заключению, и принужден был признаться, что она была не так виновата. Если она была неправа по отношению к нему, то и он был неправ по отношению к ней. Годами она выслушивала все то, что говорили о нем его враги, а своим высокомерием он приобрел их не мало. Она ни на что не обращала внимания, потому что любила его. По этой причине отношения ее с братом стали натянутыми, и теперь все это сломило ее. Тяжелый крест выпал ему на долю. Но из-за Лайонеля он должен был с твердостью нести его. Он не должен жертвовать Лайонелем из-за своего эгоизма. Он был бы низким человеком, если хоть на минуту задумался бы над таким выходом. Но если он и не помышлял об этом, то это делал Лайонель, и все эти дни были для него полны ужаса, ужаса, который не давал ему уснуть и так измучил его, что на второй день после этого ужасного происшествия, он выглядел как привидение, глаза его впали, и он весь исхудал. Сэр Оливер уговаривал его и старался его ободрить. Кроме того, в этот день случилось еще нечто другое, что увеличило ужас. Судьям в Труро было заявлено об убийстве, и о том, кто обвиняется, но они категорически отказались принять участие в этом деле. Одним из судей был тот самый мастер Антони Бэн, свидетель нанесенного сэру Оливеру оскорбления. Он заявил, что то, что случилось с мастером Годольфином, было им вполне заслужено, что совесть честного человека ни за что не позволит ему дать констеблю предписание об аресте. Сэр Оливер узнал об этом от другого свидетеля, священника, который сам вытерпел много грубостей от Годольфина и всецело был согласен с мнением судьи. Сэр Оливер поблагодарил их, но заявил, что он не виноват, несмотря на то, что все свидетельствует против него. Но когда два дня спустя сэр Оливер узнал, что вся окрестная местность возмущена мастером Бэном из-за его отношения к этому делу, то он заехал за священником и отправился с ним в дом судьи в Труро. – Мастер Бэн, – сказал он, когда они втроем заперлись в библиотеке этого джентльмена; – я слышал ваше справедливое и доблестное суждение и приехал поблагодарить вас и выразить свое восхищение вашим мужеством. Мастер Бэн степенно поклонился. – Но так как я не хочу, чтоб ваш поступок имел неприятные последствия, то я пришел заявить, что вы поступили даже более правильно, чем сами считаете, и что я не убийца. – Вы не убийца? – удивленно воскликнул мастер Бэн. – О, уверяю вас, перед вами я не стал бы скрывать. У меня есть доказательства, и я пришел представить их вам сейчас, пока это еще возможно. Я не хочу, чтоб это стало всеобщим достоянием, мастер Бэн, но я попрошу вас составить нужный документ, который сможет удовлетворить в будущем суд, если делу будет дан ход, что легко может произойти. Одной из главных улик против меня – даже самой главной – является то, что от тела Годольфина до моей двери шли кровавые следы. Oбa слушателя казались сильно заинтересованы. Священник смотрел на него, не мигая. – Из этого логическим выводом является то, что убийца должен был быть ранен при столкновении. Так как это не могла быть кровь жертвы, следовательно это должна быть кровь убийцы. Что убийца был ранен, это нам известно, так как шпага Годольфина была в крови. Теперь вы, мастер Бэн, и вы, сэр Андрью, будьте свидетелями, что на моем теле нет ни малейшей царапины. Я предстану перед вами таким же нагим, как в первый момент появления своего на свет, и вы сами убедитесь в этом. После этого я попрошу вас, мастер Бэн, составить документ, о котором я упоминал. – И говоря это, он снял свой камзол. – Но так как я не хочу дать удовлетворение тем олухам, которые меня обвиняют, чтоб они не подумали, что я их боюсь, то я прошу вас, чтобы вы держали все это в тайне, пока события не заставят обнародовать. Они поняли разумность его предложения и после того, как произвели исследование, были совершенно ошеломлены, так как убедились, что все их предположения были разбиты. Мастер Бэн написал просимый документ, подписал его и запечатал, а сэр Андрью, как свидетель, прибавил к нему свою подпись и печать. С этим пергаментом, который должен был в будущем послужить ему защитой, сэр Оливер, довольный, уехал домой. Когда это станет безопасным, он покажет этот документ сэру Джону Киллигрю и Розамунде, и все еще может кончиться счастливо.