– Я тоже про таких лекарей слыхал, – подтвердил Фриц Ламме.
– Вот вставлю себе зуб и замуж выйду за богатого. И с холопами знаться боле не буду, – почти крикнула девушка, так чтоб Ёган слышал, – а коли такого встречу, велю его собаками драть.
– Ага, мечтай-мечтай, дурень-то думками богатеет, – ехидничал Ёган.
Вот он ни о чем не мечтал, а просто был рад вот так ехать в большой телеге, да в большой город, да напевать себе дурацкую песенку под нос.
Так они и доехали до города.
В воротах их встретила стража, сержант на солдата только глянул, ничего не сказал, а вот к Ёгану прицепился, остановил телегу.
– А ну покажи, чего везешь? На продажу есть что? Если есть, то надо пошлину считать.
– Чего тебе, вещи господина везу, – говорил Ёган, показывая скарб Волкова.
– А чего там? – лез в мешки начальник стражи.
– Известно чего – доспех да железо.
– А почем я знаю, что не на продажу?
Волков развернул коня, вернулся к сержанту и спросил у него:
– Купить что желаешь?
– Я просто спросил, работа у меня такая, пошлину на товары брать, – объяснил сержант, глядя на солдата.
– А я, по-твоему, на купчишку похож? – Солдат тоже смотрел на него.
– Нет, господин, – произнес сержант. – Уж никак не на купчишку.
– Скажи, где у вас тут остановиться можно, – спросил Волков, уже смягчаясь.
– Да вот рядом, в «Дохлом псе», хорошее место, веселое. Пиво там годное, – объяснял сержант, – вот по улице до переулка Мельников, свернете туда, и сразу будет по правую руку.
– Веселое? – Волков глянул на телегу, где сидели Агнес и Брунхильда. – С женщинами я.
– Ах, с женщинами, – понял сержант, – тогда вам нужно в «Три висельника» ехать. Там добрый трактир для господ. Ни девок, ни ворья не бывает. Это вам по улице и до моста. А там конюшни увидите, конюшни тянутся по всей улице, место купеческое, склады там и кузни, вот там и трактир. Есть где телеги поставить и коней разместить. И сторожа там по ночам бродят, ни о чем волноваться не придется.
Туда солдат и направился. Доехали до моста через грязный ручей, забитый костями да ломаными бочками и телегами. Увидели ряды конюшен и складов, тут было суетно, на улице с трудом разъезжались тяжко груженные телеги, возницы лаялись, грозили друг другу кнутами. Приказчики стояли у складов, отпускали или принимали товары, считались-рядились. Солдат, пропуская телегу с бочками, остановил коня прямо на мостике и глядел на эту картину. Вдруг какой-то охамевший бродяга схватил его коня под уздцы. Солдат не видел лица мерзавца, тот был в широкополой шляпе, да и не требовалось солдату это лицо, он потянул руку за спину, чтобы как следует размахнуться плетью, ожечь подлеца.
А тот поднял голову с черной бородой с проседью и улыбался во весь рот.
– Полегче, брат-солдат, полегче, уж больно скор ты на расправу, – говорил незнакомец.
Волков точно знал его, хотя сначала не мог вспомнить этого человека. Так и замерла рука с плетью.
– Фолькоф, чертов ты болван, ты что, не узнаешь меня? Опусти плеть, позоришь меня, – скалился бродяга.
Вот теперь солдат его узнал. Раньше Игнасио Роха брился не часто, но никогда такой бородой не зарастал.
– Признал я тебя, Игнасио, – сказал солдат, опуская плеть, – местные ребята из нашей роты звали тебя Скарафаджо.
– Чертовы болваны, сукины дети, я думал, ты не вспомнишь мою кличку, – скалился Роха. – А ты, как всегда, на коне, Фолькоф. Два воза добра и холопы, и баба красивая у тебя. Жена, наверное. И конь у тебя хорош необыкновенно, – Роха поглаживал по шее коня, которого Волков забрал у миньона Кранкля, – и у холопов твоих добрые кони. Ты всегда был молодец, Фолькоф, всегда.
– А вот ты что-то не в шелках, Роха, – заметил солдат, глядя на знакомца сверху.
Шляпа старого сослуживца была хоть и модной, но драной, а одежда его оказалась изрядно засалена и грязна.
– В шелках? – Игнасио Роха по кличке Скарафаджо невесело засмеялся и показал солдату правую ногу, вернее то, что от ноги осталось, а осталась от нее только половина, до колена, дальше шла деревяха. – Да уж не в шелках. Видишь? Дела мои дрянь, Фолькоф.
«Наверное, будет просить денег, – подумал солдат, – дам по старой памяти талер, не больше».
Они никогда не были близки, хотя иногда ели из одного котла и спали рядом. Роха прибился к ним, попросился в корпорацию, при осаде Виченцы. Тогда его терция приплыла под стены осажденного города, и они стали лагерем рядом с ротами, в которых служил солдат. Что случилось у Рохи с его земляками, почему он от них сбежал, никто его не спрашивал, просто однажды он пришел и попросил взять его к себе. Старики, и сержанты, и корпорал, поговорили с претендентом и решили, что он окажется полезен корпорации. И не прогадали. Роха был стойкий и сильный. Он был из тех, кто не побежит без причины и придет на помощь, если нужно, но позже, узнав его поближе, люди стали поговаривать, что он вор. Да, пару раз ему это говорили в лицо, но ни разу никто ничего не доказал, с тех пор сослуживцы прозвали его Скарафаджо, то есть таракан. Игнасио не обижался. А сейчас он стоял на мосту, гладил дорогого коня Волкова и успокаивал: