— Не забывай, здесь тебе не публичный дом! — не выдержал Нух.
— Ну и что?
— А то, что фабрика здесь, и рабочие тебя быстро к порядку призовут. Так ведь, Якуб-эфенди?
Учетчик кивнул.
Муртаза с угрожающим видом поднялся.
— Ты запомни как следует: пусть ложка сломается, но я от плова не откажусь, так и знай!
— Мое дело тебя предупредить, а там как знаешь, — ответил Нух, поднимаясь.
— Не нуждаюсь я в советах! Прошел курс обучения… Я еще поговорю со всеми!
— Может, и со мной поговоришь?
— Со всеми, кто станет нарушать дисциплину!
— Значит, ссоры не миновать…
Муртаза не ответил, лишь вопросительно поглядел на Нуха. Они вышли из конторы учетчика и направились к бухгалтерии. Немного погодя к учетчику заглянул мастер из хлопкоочистительного цеха. Небольшого роста толстяк вкатился в каморку и спросил:
— Что за тип тут у тебя околачивался, Якуб-эфенди?
Учетчик рассмеялся.
— Кто он, скажи ради аллаха.
— Ваш новый надзиратель!
— Какой еще надзиратель? Одного нам, что ли, мало?
— Видно, мало.
— Брось шутить, Якуб-эфенди, правда, кто он?
— Ей-богу, надзиратель! Дисциплина ослабла, видите ли, на фабрике, вот твой Кямуран и позаботился, у полицейского комиссара выпросил солдафона, который курсы окончил…
— Ай-ай-ай, этого еще не хватало. Ну и дальше?
— А дальше комиссар прислал этого типа.
— Он, видно, того, чокнутый?
— Как хочешь, так и считай.
— Ох, мать моя, курсы, говоришь, кончил? Знал бы раньше, показал бы ему эти курсы и дисциплину заодно. Я был в цеху, машину ремонтировали. Прибегают вдруг смазчики, рассказывают, что пришел какой-то человек, расспрашивает да разузнает, как кто работает… Я подумал: ревизия нагрянула. Откуда мне было знать? Говоришь, надсмотрщик с железной дисциплиной?..
— Это точно.
— Сколько мы таких видели, сколько их на фабрике перебывало. Перемелется — мука будет! Завтра нарвется на ткачей, возьмут они его в оборот…
— Э-э, брось ты, тебе-то что, пусть грызутся.
— Так-то так, но попробует только сунуться ко мне в цех и поднять шум, я ему быстро глотку заткну. Пусть потом на себя пеняет…
Учетчик надел очки и принялся за работу.
Они обошли и осмотрели прядильный цех, в котором влажный, теплый воздух пронизывали несмолкающие визгливые голоса веретен, красильный цех с его прокисшей атмосферой, обжигающим носоглотку паром, поднимающимся от котлов, в которых бурлили, кипели, издавая тошнотворный запах, клейстер или краска, а в них — пряжа или готовая ткань; побывали в ослепительно чистой электростанции, блистающей гигантскими машинами, такими бесшумными, словно бы они и не работали; заглянули в столярный цех, в ремонтную мастерскую, в склады с тюками хлопка-сырца и уже очищенного хлопка — словом, ознакомились со всеми углами и закоулками, ходами и выходами и прибыли наконец в ткацкий цех.
Войдя в цех, где грохотали четыреста ткацких станков, Муртаза замер от испуга, вцепившись в руку контролера Нуха и вытаращив глаза на огромные балки под потолком.
Сердито стучали станки, под ногами ходуном ходил пол. В воздухе плясала хлопковая пыль, вращались трансмиссии, мохнатые от белого хлопка, безостановочно сновали руки рабочих. В цехе все дрожало, тряслось и громыхало, будто по бетонному полу в неистовом галопе скакали железные кони.
За ткацким станком № 140 работал Бекир Камбала. Завидев вошедших, он сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Перекрывая грохот, свист долетел до Тощего Неджипа, стоявшего у станка № 105. Неджип поднял голову, посмотрел на товарища и увидел, как тот глазами показывает на дверь, где стояли Нух и Муртаза. Он кивнул: «Ясно!» Хоть ответ и не был слышен, Бекир Камбала все понял, и тут начался разговор между товарищами, ведомый только ткачам, на языке жестов и мимики, когда говорят руки, плечи, глаза, брови…
«Что, испугался, дурень?»
«Точно!..»
«Перекурим?»
«Давай».
Они зарядили челноки, поставив полные шпульки, и вышли в уборную. Там в окружении рабочих уже стоял Рыжий Ибрагим и слышалась его сердитая речь:
— Нынче опять пойду и устрою скандал… Жратва ни к черту! Хлеб дали…
Он увидел Бекира Камбалу и Тощего Неджипа.