— Точно, зараза, шлючье семя!.. Смотри, Нух, попадет он ненароком мне в лапы, намну ему бока, запомнит на веки вечные!
— Он-то ладно! Главное — Кямуран, это он подложил нам свинью. И нашим, и вашим, и этому типу польстил, и передо мной лицемерит.
— А что он говорил, Кямуран, твой земляк?
— Говорил, дескать, вот тебе помощника взяли. Будто я устал… Меня этим не проведешь, не на такого напали. Если его называют Муртазой-переселенцем, так меня кличут Нухом из Кайсери…
— Плевать, что у него сильная рука! С нами не так просто сладить. Ох, попади ко мне в лапы, не поздоровится, кто бы он ни был!..
— Кямуран якобы сказал: «Нух — мой земляк, но ты на него не обращай внимания. Для меня безразлично, земляк или не земляк, я даже отцу родному фабрику не доверю…»
— А ты не сказал ему: «Отцу родному не доверит, так, думаешь, тебе, ублюдку, доверит?»
— Сказал, точно так и сказал, слово в слово.
— А он что?
— Он-то? Чего он может сказать? Предписание получил!.. Вот и старается. Только пусть не забывает, я с него глаз не спущу, каждый шаг его прослежу. Меня не запугаешь! Плевать я на него хотел!.. Завтра он получит сполна от рабочих!
— Это точно. Завтра, как только ткачи первую нить проденут… Пусть не попадается мне в руки… Я ему покажу!..
Расставшись с Нухом, Муртаза направился к техническому директору. Он постучался в дверь кабинета и вошел. В комнате было много народу: начальник ткацкого цеха, мастера разных цехов и участков. Разбиралась письменная жалоба рабочих на то, что снизились заработки из-за частых обрывов нити на ткацких станках.
Никто не обратил внимания на вошедшего Муртазу, который замер, выпятив грудь колесом и втянув живот, ел глазами начальство и в то же время сердито косился на мастеров, которых принял за простых рабочих. Ему было непонятно, почему они так запросто разговаривают с директором, видимо по причине слабости дисциплины и недостатка воспитания. Муртаза стоял и думал о том, что следует предложить техническому директору открыть на фабрике курсы и пропустить через них всех мастеров и рабочих.
— Ну как, обошел все, осмотрел? — спросил директор, когда ушли мастера.
Надувшись как индюк, Муртаза шагнул к столу.
— Обошел! — ответил он, многозначительно глянув на директора.
— Что нашел?
Муртаза с сожалением покачал головой и произнес:
— Впустую все!
— Это почему?
— Впустую все, говорю. Уж больно плохо, мой начальник, в смысле дисциплины, значит, плохо!
— Так в смысле дисциплины, говоришь, плохо? Ну и что же надо сделать, чтобы дисциплину подтянуть и дела наши поправить?
Отступив на шаг от стола, Муртаза горестно вздохнул, потом тряхнул головой так, что его густые черные с сединой волосы рассыпались, глянул в потолок, потом на календарь, висевший на стене за спиной директора, затем, строго уставившись на директора, сказал:
— Нужна железная дисциплина!
— К примеру, какая?
— К примеру? Вот тут только что были рабочие…
— Какие рабочие?
— Которые здесь, в твоем присутствии, позволяли вольно себя вести, запросто разговаривать…
— Так это же не рабочие, а мастера.
— Ага, значит, они мастера? Тем хуже, бей-эфенди. Мастер что? Он ведь начальник. Значит, нужно ему вдолбить понятие о дисциплине, воспитать его!.. А рабочий? Рабочий, значит, должен быть еще осмотрительней, чем мастер, четко свое место знать, ни на секунду не забывать про дисциплину. Коли мастер ведет себя бесцеремонно, не знает, что значит дисциплина на службе, так откуда у рабочего будет понятие о порядке и почтении к старшим?
— Верно говоришь.
— Затем, значит, что? Я полагаю, следует курсы открыть…
— Какие еще курсы?
— Мастерам курсы нужны, да и рабочим тоже… По фабрике я походил, все увидел, как говорится, на месте. И не понравилась мне дисциплина… Вот, к примеру, контролер Нух… Увидели мы, как около склада собрались господа служащие, обсуждают свои дела, несомненно очень важные! Так я сразу подтянулся, прошел, как положено, строевым, поприветствовал. Между тем контролер Нух и не вздумал сделать так же. Я ему говорю: «Братец, честь отдай!» А он мне: «Прости-извини, только это дело ты брось!» И давай материть начальников-служащих. Я ему: «Стыдно, брат! Возьми слова свои обратно, не след начальство ругать!» А он свое: «Брось ты», — и продолжает материться. Как же так можно? Контролер — это начальник, это служащий! На нем, известно, большая ответственность! Мы что? Мы обязаны рука об руку идти со всеми служащими, чтоб рабочим не дать дух перевести. Почему так говорю? А потому, что не подобает начальству быть мягким в обращении. Нух понятия не имеет, что есть служба. Потому что курсов не прошел, околоточным не был, строгого воспитания от начальников своих не получил. Так?