— А?
— Господин директор сказал, чтоб ты явился к нему!
Муртаза вскочил будто ужаленный, но со сна еле удержался на ногах.
— Это точно? Значит, он все знает?.. Что я тут сплю, да? Кричал? Сердился, а? Ругал меня?
Рассыльный молчал.
— Как же это меня угораздило заснуть? — Муртаза опустил голову. — Тридцать часов не смыкал глаз. Но ведь я-то знаю: на службе не положено спать! Знаю! Все знаю, и вот, на тебе! Ай-ай-ай! Я не смел спать! Только подлецы и разгильдяи дрыхнут на службе! Ай, какой срам! Что теперь делать? Не утерпел, не устоял, а все почему? Потому что…
— Поторапливайся! Все это ты господину техническому директору скажешь, — проговорил рассыльный и вышел из склада.
Муртаза стал приводить в порядок форму (он так и не успел снять ее), застегнул крючки, проверил пуговицы, одернул китель, не переставая тяжко вздыхать и разговаривать с самим собою:
— Какое же я имел право спать… Все загубил. Что теперь делать? Разве у меня в мыслях было, чтобы спать? Ох, лучше бы сдохнуть, чем терпеть такой позор.
Он еще раз одернул фалды кителя, проверил пуговицы.
— Как меня занесло на склад? Не иначе нечистая сила попутала! Ох, какой стыд, Муртаза! Как оправдаешься? Как директору своему в глаза посмотришь? Он тебе скажет: «Вот, Муртаза, такого от тебя никак уж не ожидал! Кто-кто, а ты должен быть образцом у меня на фабрике!»
Вернулся рассыльный.
— Чего торчишь здесь? Господин технический директор ждет тебя.
Муртаза засуетился и срывающимся голосом ответил:
— Да-да, идем… Сейчас…
Он вышел из склада и зажмурился от ослепившего его яркого дневного света. Понуро шагая вслед за рассыльным, он от волнения с трудом переводил дыхание. И когда вошел в кабинет директора, в глазах у него потемнело, голова закружилась, сердце отчаянно забилось, точно желая выскочить из груди. Муртаза тупо уставился прямо перед собой, избегая взгляда начальника. Когда же глаза их встретились, директор вдруг сказал:
— Тут, говорят, дезертиры, сбежавшие из воинских частей, по утрам приходят вместе с рабочими на фабрику и потом прячутся. В гостиницы и постоялые дворы их не пускают, вот они и повадились сюда. Есть такая вероятность, что они ночуют на складах, где хлопок хранится… Укрывать дезертиров нам не полагается, пусть даже неумышленно. Так что в ночное дежурство надо проявлять особую бдительность!
У Муртазы будто гора свалилась с плеч. Тем не менее он поспешил с признанием:
— Сегодня ночью я совершил серьезное преступление, мой директор.
— Знаю.
— Значит, тебе известно?
— Да, известно.
— Тридцать часов я не спал…
— Знаю… Сказал тебе: мне обо всем известно.
Он достал из ящика стола желтый конверт, достаточно внушительный по объему, и протянул его Муртазе.
— Возьми вот… Тебе сейчас главное — отдохнуть. Даю три дня отпуска: иди и отдыхай!
Муртаза хотел было что-то сказать, но директор не дал ему вымолвить слова:
— Иди!.. Ступай сейчас же… После отпуска поговорим.
Муртаза сделал резкий поворот и вышел из кабинета. Он прошел по двору и, миновав проходную, очутился за воротами фабрики.
В будке привратника Ферхада сидел Нух и, жадно затягиваясь, курил. Он проводил взглядом прошедшего мимо Муртазу и пробурчал:
— Вот так-то! Ну и коварна судьба-изменница!.. Пятнадцать лет тружусь здесь. Нет, ведь недаром сказано: кого аллах невзлюбит, того пророк палкой прогонит…
— Эх, дядюшка Нух! — проговорил директорский рассыльный, проходивший как раз мимо будки. — Пятнадцать лет ты здесь служишь, а хоть раз получал вознаграждение?
— А что такое? — переспросил Нух упавшим голосом. — Еще чего случилось?
— А то, что технический дал Муртазе премию да три дня отпуска! Сука твой земляк директор!..
— Придержи язык! — прикрикнул Нух. — Гляди, и до тебя доберутся.
— Точно сука!.. — повторил рассыльный и исчез в темноте складского помещения.
Ферхад громко фыркнул. Нух вскочил, пунцовый от гнева, и заспешил к ткацкому цеху.
Часы на городской башне, не торопясь, отбивали одиннадцать, когда Муртаза, зажав в кулаке пузырьки с лекарствами, вышел из аптеки и чуть ли не бегом направился к дому. Фирдес будет принимать эти лекарства, выздоровеет, поднимется на ноги и снова, как прежде, пойдет с сестрой на работу…
Девочка с голубыми сережками в ушах вдруг очнулась. Слабым голосом она позвала: «Мама!.. Мама!..» — потом прошептала: «Воды…» — и затихла. Голова ее поникла… Конец… Акиле-хала в страхе заглянула в полутемную комнату. Соседка, дежурившая у постели больной с вечера, дремала, так ничего не услышав.