Но Измирец перегородил ему дорогу:
— Куда разлетелся?
— По делу.
— Какие еще дела?
— А тебе что?
— Ищешь, где чего слямзить?
— Я тебе не ровня.
— С каких это пор?
Куриный, не удостоив его ответом, двинулся дальше, но Измирец не отставал. Вместе спустились по лестнице и, миновав полутемные коридоры, подошли к железным воротам тюрьмы. Лавка бакалейщика находилась за воротами.
Заметив в руке Куриного пять лир, Измирец опешил.
— Где взял? Хлеб свой, что ли, продал?
— Какой хлеб?
— Откуда же деньги?
— Мой ага дал.
— Тебе? За что?
Делать нечего, пришлось рассказать. Измирец обрадовался. Значит, сегодня вечером Капитан всех угощает.
— А мне дадите? И я буду есть?
— Все будем.
— Ай да Капитан! Вот это человек! Если б еще к фасоли свежего хлебца..
— Будет и хлеб.
— А лук?
— И луку возьму.
Измирец даже подпрыгнул от радости:
— Бахнул кулаком по луковице, вынул сердцевину, макнул в соль — и в рот. А специй к фасоли берешь?
— Без приправы какой вкус?
— И красный перец?
К ним подошел надзиратель:
— А ну в камеру, вы, подонки!
— В камеру? — вскинулся Куриный — Подонки? Кто подонки?
— Кто же еще, кроме вас?!
— Мы не подонки!
— Вот как?
— Нет, конечно. Гляди!
Куриный помахал ассигнацией.
— О-о-о! — удивился надзиратель. — Поздравляю!
— То-то же!
— Что собираетесь купить?
— Чего-нибудь поесть.
— Что?
— Фасоли, мяса, лука, красного перца…
Задумавшись на минуту, надзиратель вдруг спросил:
— А где взяли деньги?
— Где нужно, там и взяли, — отрезал Куриный.
— Может, украли?
— Ясно, украли.
— А узнают? Глядите у меня!
— Что сделаешь?
— Ребра переломаю!
— Узнают — ломай.
С той стороны к воротам подошел лавочник. Пока Куриный заказывал, надзиратель отвел Измирца в сторону.
— Где эта шваль взяла деньги?
— Наш ага дал.
— А кто ваш ага?
— Капитан Ахмед.
— Тот, что из Ризе? А он где взял?
— Не взял, а мать ему прислала.
— Сколько?
— Сто пятьдесят лир. Есть у тебя такой ага, как наш?
— Он себе и постель купил, — вмешался Куриный, прислушивавшийся к разговору.
— Ну а дальше что?
— А дальше вот что, — продолжал Измирец. — Сегодня вечером будем есть фасоль.
Надзиратель засмеялся.
— И чай будем пить, — добавил Куриный.
— Есть ли еще такой человек на свете, как наш ага? Я и не просил, сам дал мне двадцать пять курушей.
Этого Куриный не знал.
— А что же ты с ними сделал?
Измирец не хотел говорить при надзирателе. Но Куриный не отставал.
— Ну? Что сделал? Скрываешь от меня? Зря, выходит, я взял тебя с собой. Говори, куда девал деньги?
Подождав, пока от них отойдет надзиратель, Измирец ответил.
— Проиграл. Сперва все фартило да фартило. Выиграл сто пятьдесят курушей. Надо бы встать да уйти. Не ушел. Ну а потом фарт весь вышел.
— Капитан, говоришь, сам дал тебе деньги? — подавленно переспросил Куриный.
— Сам! Я и не просил, клянусь!
— Если б мне дал, я бы тоже сел за кости. Только, отхватив сто пятьдесят, не стал бы играть дальше. Да и кто не уйдет с таким выигрышем?
— Думал, еще выиграю…
— Сила должна быть в человеке от аллаха. Поставил сто лир — разом все и выиграл. Тысячу поставил — тоже забрал!
— Тогда с тобой никто играть не будет.
— Тем лучше.
— Это почему же?
— Все, что выиграл, при тебе и останется.
Услышав, что его зовет лавочник, Куриный подбежал к воротам, взял покупки. Снова пройдя полутемными коридорами, они поднялись в семьдесят вторую камеру. Скверный принял у них продукты.
Двадцать пять курушей, что Капитан дал Измирцу, не выходили у Куриного из головы. Оказавшись рядом с Капитаном, он тихо, чтобы не услышал Скверный, сказал:
— Ты дал Измирцу двадцать пять курушей, а он проиграл твои деньги в кости. Будь я на его месте…
— Что бы сделал ты?
— Я-то? Что бы сделал? Спрятал. Подарок моего аги! Как можно проиграть его в кости? Стыдно!
Капитан не ответил. Вынул монету, сунул в руку Куриному. Тот, покрутившись по камере, выскользнул в коридор.
Выиграв сто пятьдесят курушей, он сразу прекратит игру. Он не Измирец, нашли дурака!..
За стенами тюрьмы разгулялась непогода. Тьма — ни луны, ни звезд. А в семьдесят второй камере запотевали от тепла стены, заляпанные кровавыми пятнами раздавленных клопов. Посредине камеры чадил мангал. Распространяя аппетитный аромат, кипела огромная кастрюля с фасолью. Дети папаши Адама сидели вокруг нее кольцом. Худые, изможденные лица озаряло розовато-желтое пламя. Запах варева напоминал о прошлом, о днях, когда у каждого был отчий кров.