— Помилуй, браток Измирец! Не мучай!
— Кто тебя мучает?
— Дай хоть разок курнуть. И у меня когда-нибудь деньги заведутся, аллах велик.
— Да откуда ты их возьмешь?
— В жизни всякое бывает. Капитан вот денег не ждал!
— Брось! За рыбу в море цену не назначают.
— Вовсе и не за рыбу в море. Может, даже сегодня будут.
— Откуда? У кого возьмешь?
— У Скверного, — прошептал Куриный.
— Не умирай, ишачок, не умирай, скоро лето придет…
— Они играют сегодня с Капитаном в кости у Сёлезли.
— А тебе-то что?
— Обещал мне с выигрыша две с половиной лиры.
Измирец поглядел на него невидящими глазами.
— Дай разок курнуть! — снова завел Куриный.
Измирец протянул окурок: как знать, может, и правда? Да и на затяжку едва ли осталось, все равно бросать пора.
Куриный схватил окурок, сделал затяжку, закатив глаза, втянув щеки, и замер, чтобы не выпустить и глотка драгоценного дыма.
— Значит, получишь две с половиной лиры? — спросил Измирец.
Куриный кивнул.
— Лихо. А что с ними сделаешь?
Куриный не отвечал.
— Тебя спрашивают, эй? Куда денешь две с половиной лиры?
Куриный не вытерпел. Сперва открыл глаза, потом с неохотой выпустил дым.
— Посмотрим.
— Я бы на твоем месте сел играть. Либо зашиб пятнадцать-двадцать лир, либо все коту под хвост. А пятнадцать-двадцать лир, браток…
— Что бы ты на них сделал?
— Купил бы себе хорошую постель, как у Капитана. А то на цементном мешке все косточки болят. Душа усохла, ей-богу…
— Может, и я так сделаю.
— Ничего лучше не придумаешь. Когда рыба брюхом кверху повернулась, ее не оживить — поздно. А нам все равно пропадать, что так, что этак.
— А если все-таки повезет в игре?
— Может, тебе и повезет, дорогой. Ты только скажи, что купишь мне с выигрыша?
Куриный подумал:
— Если выиграю больше двадцати, скажем тридцать-сорок лир, две с половиной лиры — твои!
— Да я с такими деньгами…
— Играть станешь?
— Видит аллах. И если ему будет угодно…
— Аллах, вдохнувший жизнь во все живое…
— …должен позаботиться и о нас с тобой. Я непременно выиграю тридцать-сорок лир. Такие себе постели соорудим — заглядишься. Верно я говорю?
— Верно. Рядом постелим.
— А может, и выберемся из этой вонючей камеры…
— С тридцатью-сорока лирами не выбраться. Вот если б сто — сто пятьдесят!
— Как заимеем столько, сразу уйдем…
Скверный, умывшись — волосы, лицо еще влажные — вернулся в камеру. Проснулся и Капитан. Скверный подошел к нему, поджав ноги, сел на край постели. Куриный следил за ним издали: стрельнет сигарету у Капитана или нет. Скверный вытащил из кармана непочатую пачку сигарет «Кёйлю». Дети папаши Адама жадными глазами уставились на белую сигаретку из новенькой пачки. Чувствуя на себе их взгляды, Скверный не торопился, наслаждаясь их завистью, ощущением своего превосходства. Медленно размяв сигарету в пальцах, повертел ее и так и сяк. Наконец взял в рот, чиркнул спичкой, прикурил и затянулся.
У Куриного с Измирцем, у всех обитателей камеры, кейфовавших на мешках из-под цемента, засосало под ложечкой.
Капитан, опершись на локоть, наслаждался новой постелью. И вдруг зашелся глухим, надрывным кашлем. Откашлявшись, проговорил:
— Поганые сигареты!
И швырнул одну из пачек детям папаши Адама. Сигареты расхватали в одно мгновенье. Шутка ли, не какие-нибудь паршивые бычки, а толстые, словно кефали, сигареты из новенькой пачки! Разом запалили, задымили. Отперев дверь камеры, надзиратели были удивлены. Впервые за долгие годы ее обитатели не бросились наружу. Растянувшись на пустых мешках, они спокойно покуривали.
— Что сегодня стряслось с этими паразитами?
— Не знаю, ей-богу.
— Раздымились! Курят, как порядочные.
— Это все Капитан мудрит.
— Сколько веревочке ни виться…
— Еще два-три дня, и конец.
Но вышло не так. Шайтан, видно, и впрямь встал на сторону Капитана и Скверного. Им везло. Они все время выигрывали и возвращались в свою камеру с набитыми карманами. А какие были купюры — по пятьдесят, по сто лир!
Сёлезли не мог такого стерпеть.
— Не позволю! — рычал он, сверкая двумя рядами золотых зубов. — Не позволю подонкам обирать себя! Подождем до вечера. Поставлю на кон шесть сотенных, тыщу, но все равно вырву у них деньги из пасти. Перешибу им фортуну. Пол будут лизать за корку хлеба!
Во всей тюрьме только об этом и говорили. По общему мнению, «подонки» были недостойны таких денег.