— Ах, поганцы! Что творится-то?! Того и гляди переберутся из своей вонючей камеры.
— И переберутся!
— Говорят, Капитан — широкая натура.
— Говорят, как получил деньги от матери, сварил похлебку на всю камеру.
— А Скверный? Скверный что за птица?
— Ну его к богу! Вот Капитан — это человек!
— Может, пригласим его в нашу камеру?
— Если он человек щедрый, отчего же не пригласить?
— Поглядели бы на Сёлезли! Прямо посинел от злобы…
— А Хасан Эфе? Про Хасана Эфе чего молчишь?
— Тебя послушать, так и Сулейман-бей, и Неджиб-ага, и сотник Керим теперь ни шиша не стоят?!
— Нет, не позволят они поганцам попользоваться денежками, не позволят!
Для семьдесят второй камеры наступил великий праздник. Ее обитатели чуть не плясали на радостях. Каждую весть о новом выигрыше Капитана и Скверного они встречали торжествующим воем. Камера голых стала похожа на дом, где готовятся к свадьбе. Позабыв обо всем остальном, «поганцы» сновали между своей камерой и камерой Сёлезли. Их ага выигрывал! Выигрывал подряд. А это не шутка! Теперь у них всегда будет кипеть на мангале кастрюля, каждый вечер они будут ложиться спать на сытый желудок. А тем, кто ложится сытым, снятся не кошмары, а молодые красивые женщины. Сытого и холод не берет. И вообще что может быть лучше сытости?! Да здравствует сытость!
Капитан, застыв, как хеттская статуя, в дверях камеры, обвел ее взглядом: окна без стекол, кровавые пятна на стенах, крохотная запыленная лампочка под потолком. Грязь ужасная. Он обернулся к стоявшему рядом Скверному:
— Грязная камера!
Скверный недовольно насупился:
— А нам какое дело?
По лицу Капитана пробежала мрачная тень. Не глядя на Скверного, он приказал Куриному:
— Возьми десятку! Ступайте к старшему надзирателю. Скажите, чтоб дал лампочку побольше!
Скверному это не понравилось, но он промолчал.
Куриный выскочил в коридор, за ним остальные. Вышел за всеми и Скверный: надо было приглядеть за «поганцами», не то, чего доброго, надуют Капитана. Так они и спустились по лестницам, впереди — «поганцы», позади — Скверный. Промчались по темным коридорам. У проволочной сетки Скверный столкнулся с Хильми — убийцей, осужденным на двадцать четыре года, — и остановился в почтительной позе. Хильми слыл в тюрьме отчаянным поножовщиком.
— Правда ли, что я слышал, Скверный? — строго спросил он.
Догадываясь, о чем идет речь, Скверный все же сделал вид, что не понял:
— А что ты слышал, ага?
— Говорят, вы хорошенько почистили Сёлезли и компанию.
— Почистили, с твоего позволения.
— Сколько выиграли?
— Да сотен пять-шесть на двоих.
— Браво! Молодцы!
— Тут уж ничего не скажешь, ага. Везет так везет!
— Ладно, ладно! Значит, переберетесь в другую камеру?
— Я бы давно перебрался, — посетовал Скверный, — да вот Капитан…
— Хочет остаться?
— Сдается мне, что так. Дал вот поганцам денег, чтоб сменили в камере лампочку. Варит им каждый день на свои деньги похлебку. Оставь, говорю, их в покое, если их аллах не жалеет, тебе-то чего жалеть?
Хильми положил руку на плечо Скверному:
— Не связывайся ты с этим психом!
— Что поделаешь?..
— Как что? Место в камере у тебя не купленное. Переходи к нам. Эту ночь переспишь на моей постели… А завтра купим тебе стоящую. Выделю тебе пай в торговле гашишем, заведем свои кости…
Скверный чуть не рехнулся от радости. Самый славный, самый грозный ага приглашает его в свою камеру!
— Я готов, ага! Будь по-твоему!
Он подошел к Куриному и остальным, ожидавшим его по ту сторону проволочной сетки, и, не поднимая глаз, проговорил:
— Вы ступайте. Я теперь буду в камере у Хильми.
Скала обрадовался. Но для виду спросил:
— С чего это?
— Может, тебе отчет дать? Или я с вами у муллы обручился?
— Что передать Капитану? — спросил Куриный.
Скверный вытащил из кармана пять скомканных, засаленных десяток.
— За игрой взял у него в долг пятьдесят лир. Верните. Скажите, пусть не поминает лихом.
Обитатели семьдесят второй глядели ему вслед до тех пор, пока он вместе с Хильми не скрылся в темном коридоре. Куриный вздохнул.
— Вот тебе и дружба, эх-ма! — протянул Скала.
Измирец только сплюнул.
— Сразу видно, продажная шкура, — пробормотал Бетон.
— Капитан рассвирепеет.
— Было бы с чего! Не желает с нами знаться — тем лучше. Пусть катится ко всем чертям! Хильми его быстро обработает, своих не узнает.
— Верно. Покрутится, повертится и снова к нам вернется.